Темный дом
Шрифт:
И сейчас район жил привычной жизнью. Поздний вечер: самое время для шпаны. Компашки курсировали между дешевыми барами, дискотекой в бывшем Доме культуры и «малинами».
Человека с тростью узнавали. Кто-то здоровался: приветливо или не очень. Кто-то спешил обойти стороной. Кто-то выкрикивал что-то обидное, но непременно – издалека.
Крепкая дубовая палка в этом городе выбила много зубов. Да и со сталкером никто не хотел связываться. В Зону слабаки не ходят.
Жена смотрела «Вести недели» Киселева. Какой-то долбаный европейский авиаконцерн не отдавал России, ссылаясь на санкции, заказанные несколько
Оксанке, похоже, надоело дуться. Цветы были поставлены в стеклянный кувшин, коробка конфет – открыта, а чашки наполнены до краев обжигающим чаем.
– Люблю я тебя, – призналась Оксанка, а потом добавила, демонстрируя истинно женскую логику: – Прибила б, дурня!
Садовников со смехом обнимал жену. После трех литров пива чай с шоколадными конфетами шел тяжело, но сталкер делал над собой усилие.
– Пошел бы ты работать, Гена, – завела старую пластинку Оксана. – Ну хоть формально, для стажа.
– Кому я, Ксюша, нужен! – делано сокрушался Садовников. – Колченогий, под сорок, да еще и с моим гуманитарным образованием.
– Вроде в ПТУ нужен был новый учитель истории! – спохватилась Оксанка.
– А ты знаешь, что пэтэушники сделали со старым? – усмехнулся Садовников.
– Ничего, ты отобьешься! У тебя ведь есть палка!
Садовников еще минут десять потискал жену, потом, утомившись слушать про сокращения в хармонтском филиале Института внеземных культур в связи с низкой активностью Зоны, ушел за компьютер.
Была у него мыслишка собрать все сталкерские байки, а потом отправить в московское или в питерское издательство. Кот был прав: книжек о Зоне развелось много, но все они оставляли кисло-горькое послевкусие от обилия в них развесистой клюквы. Не родился еще среди сталкеров свой Джек Лондон, который бы изложил все честь по чести, причем сделал это увлекательно и без снобизма.
Само собой, писать нужно было, не раскрывая реальных имен и прозвищ. Быль разбавлять небылицами. И вообще перенести для верности место действие или в Чернобыль, или в Хармонт…
Для начала Садовников решил рассказать о своем походе за елкой. Он открыл «ворд», принялся тыкать двумя пальцами в клавиатуру. Дело шло ни шатко ни валко. Он никак не мог определиться, какой стилистики нужно придерживаться. Писать разухабисто, в духе: «Костыль почесал репу, думает, дескать, зарабатывать на пиво елками еще не приходилось…» Или придерживаться более строгого публицистического изложения: «Геннадий был вынужден принимать сложное решение. Ни один сталкер до него не сталкивался со столь легкомысленно сформулированной задачей».
Запиликал телефон. На экране высветился незнакомый номер. Садовников никогда бы не ответил, если бы желудок не был занят тремя литрами пива, а голова – мыслями о книге.
– Да-да, – промямлил он в трубку, прижимая ее к уху плечом и одновременно продолжая
– Костыль? – спросил его смутно знакомый голос и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Вы сейчас дома? За вами выехала машина.
– А кто это? – Садовников перехватил телефон ладонью, скользнул к окну и осторожно выглянул на улицу. Забор и обледенелые деревья озарило дальним светом фар. Оксанка промяукала нечто обеспокоенное и недоуменное.
– Помощник сенатора Филаретов, – ответили снисходительно. – Есть кое-какая работа, Костыль. Вам понравится!
Глава третья
5 января, 2015 г.
Особняк сенатора Шимченко
Садовников сразу понял – с домом что-то не так.
Едва знакомый ему черный джип проехал за ворота, как нахлынула лавина ощущений. Противный химический запах освежителя воздуха, который с корицей не имел ничего общего, кроме названия, неожиданно стал настолько сильным, что сталкеру пришлось поспешно открыть окно. Струя воздуха, ворвавшаяся в салон, оказалась горько-соленой, как свежая кровь. На Садовникова нахлынула клаустрофобия, ему показалось, что впереди – пропасть и что он заперт в черной машине, движущейся по собственной злой воле. Ненавязчивый шансон, который слушал Гопа всю дорогу, вдруг зазвучал словно адская какофония. Каждый удар барабана был точно гвоздь, свободно входящий в мозг сталкера; хриплый голос певца, поющего о том, что он, дескать, взял вину на себя, врезался рашпилем в позвоночный столб чуть ниже затылка.
– В машине не блевать, в голову дам! – предупредил Гопа, поглядывая на пассажира в зеркало заднего вида.
Особняк был подсвечен галогеновыми лампами. Бело-голубые блики придавали стенам призрачность, и возникала иллюзия, будто это строение – голограмма. Будто в глубине полупрозрачной обманки скрывается что-то потустороннее, ожидая, когда беспечная жертва подберется поближе.
Садовников вцепился в трость. Он не ожидал этой ночью внезапно оказаться в Зоне.
Сначала пришла мысль, что он не взял с собой летние вещи.
А уже во вторую очередь – что происходит форменная чертовщина.
Зона вне Зоны? Быть такого не может. Скорее всего – глюк. Он читал «Вконтакте», что кое-кто из сталкеров Хармонта испытывал подобные ощущения. Что-то вроде остаточного эффекта от частых ходок в Зону. Мужиков накрывало прямо на улице, во многих милях от Периметра. Это ведь только в Зоне у настоящего сталкера просыпается «чуйка». И дело не столько в зрении или в нюхе – обостряется интуиция. Она-то и помогает избежать смертельных аномалий, ведь на гайки подавляющее большинство ловушек не реагирует от слова «совсем».
В следующую секунду Садовникова точно холодным душем окатило. Зона, без сомнений, положила на него глаз. Цепь странных и маловероятных событий продолжала нарастать новыми звеньями.
Быть может, из-за этого его и вызвали к сенатору на ночь глядя. Не для каких-то консультаций и не чтобы загрузить за несуществующую – если не считать штуки баксов, которую он намутил во время выборов. – вину. А здесь он потому, что на территории поместья творится нечто… аномальное?
Садовников взялся за голову.