Темный инстинкт

Степанова Татьяна Юрьевна

— Привет, спали хорошо?

— Отлично, — Мещерский выбрал на блюде тост поподжаристей.

— Ребята поздно вчера вернулись?

— Угу, — Мещерский хрустел тостом. — Так нализались на радостях, что вся эта история благополучно завершилась: псих в мир иной откочевал. Туда ему и дорога.

— Он ведь еще одно убийство совершил?

— Да. Зарубил какого-то инвалида. Потом заложников взял. Словом, жуткий тип. Все, с кошмаром покончено, — Мещерский покачал головой. — А знаете что, Дима?

— Что?

— Сидорова

следовало бы теперь принудить публично извиниться. А если откажется — заставить по суду.

— А это возможно?

— Если захотеть — да. Я бы на вашем месте его прежних безобразий вот так без последствий не оставлял бы.

Они должны нести ответственность за свои действия.

— Ох, не умею я этого, — Корсаков поморщился. — Да пошел он куда подальше! Еще связываться с этим кретином.

— С кем это вы там связываться не хотите? — Зверев с томным видом улыбнулся, добавил себе сливки в кофе, попробовал и добавил еще.

— Да с тем громилой из угрозыска, — Корсаков уныло глядел на сахарницу. — Он, конечно, работает варварскими методами. Людей оскорбляет ни за что ни про что. Но и его понять можно. Такое напряжение, такая сволочная у него работа… А ну их всех в болото. Что с похоронами решили, Григорий Иванович?

— Агахан уже сегодня обо всем попытается договориться, — Зверев потянулся к вазе с фруктами, выбрал персик. — Дальше уже это дело волокитить им смысла нет.

И так все ясно. Неделя уже пролетела, как Андрея с нами…

— Шесть дней, — сказала вдруг Алиса. — Не неделя — меньше. Со дня его смерти прошло шесть дней. Я считала.

Тут все примолкли ради приличия — ангел грусти пролетел. Зверев протянул девушке персик.

— Не хочу, — она опустила глаза.

— Очень сладкий, — в его голосе — только мягкость и грусть. Отеческие чувства. Никакого желания, никакого кокетства, — Я не хочу.

— Как мед. Попробуй. — Он взял ее за руку. Подержал секунду, потом положил персик на открытую ладонь.

— Я же сказала, не хочу! — Алиса резко дернулась.

Персик покатился по скатерти прямо к тарелке сидящего напротив Новлянского.

Обычно крайне бдительный к выходкам сестры, «яппи» на этот раз и бровью не повел.

— Гриша, ты что к моей принцессе пристаешь? — Зверева и Майя Тихоновна — обе в скромных домашних платьях (однако эта скромность была произведением лучшего европейского Дома мод) — усаживались за стол. Певица кротко улыбнулась брату.

— А мне хочется к ней приставать. Отчего-то. — Зверев взял из вазы другой персик, надкусил. — Лисенок сегодня постится.

— Лиса, у тебя ничего не болит? Как себя чувствуешь? — заботливо осведомилась Зверева.

— Спасибо, хорошо. Прекрасно.

— Тебе надо больше бывать на воздухе и больше есть.

Смотри, совсем прозрачная стала. Приедем в Москву, сделаем

полное обследование — думаю, диету твою пора пересмотреть. Если врачи позволят, осенью поедешь в Зальцбург, там есть клиника хорошая, мне говорили. Живот сегодня не болел?

— Нет.

— Ну, тогда все хорошо. Очень сыро в доме, — Зверева уже обернулась к Файрузу. — Надо протопить камины в гостиной и зале.

— Может, прибавить отопления? — секретарь кашлянул. — Простите, я правильно выразился, как это по-русски…

— Мы тебя поняли, Агахан, — Зверева наградила и секретаря царственно-благосклонной улыбкой. — Нет, не надо отопления. Достаточно хорошенько протопить камины.

— А мы на даче в холода печку всегда топили, — Майя Тихоновна положила себе на тарелку яичницу-глазунью с ветчиной и помидорами. — Милое дело: дрова в печке трещат, убаюкивают. Все эти ваши новомодные обогреватели, эти камины-душегубки — муть. То ли дело печь — вот это вещь. В Европе вся эта жантильная видимость только из-за их несусветной жадности пропагандируется.

В столовую вошел Шипов, переодевшийся в сухое. Поздоровался со всеми и сел на свободное место.

— У нас на старой даче тоже печь была, — сказала Зверева.

— В прошлом году, — Майя Тихоновна улавливала вилкой в тарелке скользкий от желтка кусочек ветчины, — в прошлом году, ну, когда мы с агентом по недвижимости ездили дачу для тебя подбирать, я в Краскове очень даже приличные видела. Не хуже, чем эта твоя мхатовская на Николиной Горе. И как раз с печным отоплением.

— Да эту хижину все равно сломали бы, Майя Тихоновна! И печку бы вашу порушили, — усмехнулся Новлянский. — На Николиной дом до фундамента разобрали, мало ли, что в нем когда-то сама Книппер-Чехова жила.

Там же все заново строить пришлось. Главное — участок хороший выбрать, адом…

— В Краскове участки что надо. И места красивые, тоже вот все сосны, песочек, на здешние угодья похожи.

Этот дом ничего, но такая все-таки даль! Нет, Марина, тебе его продать со временем придется. — Майя Тихоновна уже подбиралась к пирожному с кремом. — Зря вы меня тогда не послушали. Надо было этот дом продать, а на Краскове остановиться. Да, кстати…

Тут заработал радиотелефон. Файруз дотянулся до буфета, где он лежал.

— Дача Зверевой Марины Ивановны, кто говорит? — Он сделал жест, призывающий к тишине. — Марина Ивановна, это из посольства Великобритании, секретарь господина Милвертона сообщает, что доставили какой-то клавесин… Да, да, слушаю вас со вниманием.

— Кстати, Марина, я совсем забыла тогда тебе сказать, — Майя Тихоновна слегка умерила свой командирский голос. — Ведь там, в Краскове, ну, когда ты мне поручила отвезти те деньги, ну помнишь, я знаешь кого там встретила? Вернее, не встретила, а увидела…