Тёмный лорд
Шрифт:
Зато сухощавого Арктуруса Блэка — отца Ориона и Лукреции так и подмывало потрепаться о политике. Быстро отпив вина, он внимательно посмотрел на Рэндальфа и Тома.
— Ваш Дамблдор — сущее ничтожество, — спокойно сказал он. — Посудите сами, всю войну отсидел в тылу и хоть бы проснулись зачатки совести!
— Из наших преподавателей погиб профессор Раджан, сэр, — поддержал разговор Том. — Хотя защиту Хогвартса можно было обеспечить получше.
— Это еще полбеды, молодой человек, — вздохнул сэр Арктурус. — Он не просто скверный администратор:
— Я слышала, что его боится Гриндевальд, — сказала Элеонора, откинув трен платья.
— Как же это ничтожество сумело внушить свою ересь детям, — покачал головой Арктурус. — Подумать только! А ведь чего бояться-то, а?
Том посмотрел на кольцо Морфина Гонта, а затем перевел взгляд на Вальбургу. Этот камень, возможно, и был легендарной реликвией Гонтов. Каким образом он открывал вход в мир мертвых? Этого Том не знал, но от одной этой мысли тело охватывало странное чувство эйфории.
Сайнус Блэк направил жилистой рукой палочку на стоящий в углу предмет. Том понял, что это был радиоприемник — одно из немногих магловских изобретений, популярных у волшебников. Некоторое время слышалось шипение, а затем раздался бой часов. Это несомненно была Москва. Бой становился все отчетливее пока, наконец, не зазвучал жесткий мужской голос. Араминта, Том и Лестрейндж, отложив приборы, замерли, как по команде. Голос говорил про дивизии, полки, сражение, окружение… Наконец, он сказал слово Будапешт, и елочные огни, казалось, вспыхнули ярче.
— Будапешт… — пробормотала счастливая Друэлла. — Они окружили Будапешт!
На глазах Элеоноры Монтегю выступили слезы. Том знал, что это были слезы радости — радости от того, что смерть ее отца не осталась неотомщенной. И следом зазвучала радостная и вместе с тем танцевальная музыка. Эта модная русская мелодия про синий платок сейчас соперничала с «Брызгами шампанского». Том, повинуясь общему позыву, властно взял за руку Араминту и повел ее в танцевальный круг, чувствуя нежность ее невероятно белой кожи.
*
Том лежал на брусчатке. Боль прошла, и серые дома плыли перед ним, словно кружились в ритме вальса. Он слабо пошевелил рукой и тотчас почувствовал боль в сплетении вен. Высокий бледный юноша со значком стоял перед ним, улыбаясь краешками губ.
— Теперь ты понимаешь, что я прав. — Его мягкий голос все больше напоминал шипение змеи. — Но ты ведь хочешь стать могущественным, не так ли?
— Конечно… — пробормотал Том. — Заостренные к небу шпили напоминали сказочный город. Только теперь ему казалось, что в этих башнях цвета мокрого асфальта сосредоточено что-то злое.
— Тогда забудь все разговоры о хорошем и плохом… — прошипел юноша. — Нет ни добра, ни зла, Том… Есть только сила, власть и те, кому, суждено сидеть на троне… Все остальные должны знать…
Он засмеялся и поднял палочку. Снова стал накрапывать дождь, и Том, слыша холодный смех, покатился по мостовой.
Испуганно
Меня снова преследуют видения. Твои мерзкие проделки?
Чернила стали привычно исчезать, уходя в бумагу. Затем из нее сам собой вытек ответ.
Ты прекрасно понимаешь, что у тебя нечиста совесть. Хорошо ли забывать старых друзей?
Риддл усмехнулся и посмотрел на отсвет свечи. Укусив кончик пера он вывел:
Между прочим, я дал тебе жизнь и даже придумал, как ты будешь освобождаться. В благодарность ты должен целовать мне мантию.
Дневник подождал, пока исчезнут чернила, а затем стал быстро выводить:
Ты заточил меня в дорогой тебе (заметь — именно тебе, а не мне!) бумаге. Я должен сидеть и созерцать только белые страницы. А ты? Живешь и наслаждаешься, готовясь щупать нежные бедра Минни. Ты редкий мерзавец, Том Марволо Риддл.
Том хмыкнул и закрыл дневник. Несносный истерик! Дневник все сильнее напоминал ему себя в первые школьные годы. Выйдя из комнаты, парень пошел вниз, любуясь люстрами со сверкающими серебряными цепями. Через некоторое время он заметил в одной из комнат свет. Едкий запах табака подсказывал, что здесь была курительная. Приоткрыв дверь с индийскими рисунками, Том едва не вскрикнул от изумления. В кресле сидела Араминта, раскуривая дамскую сигарету в мундштуке. На этот раз девушка была не в парадном наряде, а в лиловом бархатном платье чуть ниже колен.
— Балуемся сигаретой, Минни? — усмехнулся Риддл с притворным осуждением.
— Я ведь в душе актриса, Том, — улыбнулась девушка, кокетливо повесив на носок крошечную белую туфельку.
— Если тетя Мелания узнает о твоих выходках, она расскажет маменьке, — уселся парень в плюшевое кресло, — А дома для тебя мокнут в ведре длинные розги. — Напротив шкафа висела маска то ли африканского, то ли индийского колдуна. При взгляде на нее Том поежился, вспомнив, как вскрикнула Лесли, увидев похожую маску в магазине мистера Барнетта.
— Много ты понимаешь, — раскраснелась Араминта. — Тетя Мелани меня любит. А ты, Том, — в ее синих глазах загорелся огонек, — мог бы после такого… — замялась она, — поцеловать мне руку!
— Прости? — Том взял с подноса серебряную чашечку для коньяка. — Если мы потанцевали два круга, это, радость моя, ничего не значит.
— Боже, Том, как ты циничен, — томно вздохнула Араминта, смахнув пепел. — И совершенно лишен зачатков совести.
— Совесть — это роскошь, а мы люди бедные, — улыбнулся Риддл. Маленькая ель переливалась в углу свечами в золотой фольге. — И вообще, Минни, целовать курящую девушку — все равно, что облизывать пепельницу.