Тёмный Наследник. Солнечный ветер
Шрифт:
Призрачное малахитово-зелёное сияния до рези в глазах ослепило взор, стоило лишб шагнуть за пределы рощи. От неожиданности Эрегинд зажмурился и обоими ладонями плотно закрыл глаза.
Не сразу заставив себя разомкнуть веки, юноша в немом изумлении застыл на месте каменным изваянием, совершенно не понимая, где он, и что происходит, ведь ещё несколько сонант назад ничего подобного не было.
Он стал свиделем необъяснимого колдовского феномена: арки, валуны и менгиры сияли дивным белёсо-зелёным светом, исходившим от ярко светящихся линий, образующих сплошные узоры. Искусная резьба змеилась спиралями, сходилась волнами, сворачивалась кругами, пересекалась сетью. Некоторые
Раскалённый добела, призрачный малахитово-зелёный свет до боли резал глаза.
Что произошло? Откуда взялось это чудо?
Казалось, будто волшебник-великан активировал причудливо расписанные магические артефакты для проведения неведомого ритуала, и процесс был в самом разгаре, озарив затерянную долину колдовским заревом.
Эрегинд зачарованно взирал на мегалиты, не в силах отвести взгляд. Юноша отчётливо ощутал непреодолимое желание подойти ближе. Всё его существо отчаянно воспротивилось этому, словно видело в этом порыве смертельную угрозу.
Внутренности сковал холод страшного предчувствия неотвратимо надвигающейся беды. Но сознание уже накрыл мягкий сонный туман, в оковах которого мгновенно утонула воля, и эльф двинулся вперёд.
Ещё не погасшая искорка сознания отреагировала так, словно он, стоя на краю скалы, сделал шаг вперёд, пав прямо в пучину неистово бьющихся внизу волн штормящего моря.
Таэлнас беспокойно ворочался во сне, насколько это позволяла теснота спального мешка, которую он делил с Наинлит. Хотя у девушки был собственный, она перешла к нему, пояснив это желанием согреться. К счастью, вместительность спальника позволяла подобную фривольность. Нравы лесных эльфов были поразительно строгими, табу на добрачные связи неукоснительно соблюдалось, так что юноша не стал возражал, ведь сам продрог до костей от холода каменного пола, от которого не защищала ни одежда, ни утеплённый спальник.
Но сон бок о бок с возлюбленной не уберёг юношу от жуткого кошмара. Сновидения были отчётливыми и красочными, только слегка размытыми, словно подёрнутыми туманной дымкой.
Прологом стала ночная битва с орками. Жесточайшая резня свирепствовала среди зловещих отсветов пламени высоких костров, когда, казалось, горела сама земля, которую сплошным пологом покрывали трупы павших.
Он отчаянно отбивался сразу от нескольких орков, каждый из которых был вооружён короткими парными палашами. Противники – высокие, одетые в тёмные чешуйчатые панцири и шлемы-маски, – раз за разом, с лютой неистовой яростью, атаковали со всех сторон, лишь каким-то чудом удавалось уклоняться и парировать целый град ударов.
С громким боевым кличем исчадия Тьмы наседали всё сильнее и яростнее, и в его обороне образовалась брешь. Словно наяву Тэлс услышал зловещий свист рассекающих воздух клинков, увидел в прорезях шлемов врагов радостный блеск их глаз, ощутил непередаваемо острую боль истекающей кровью, рассечённой плоти под пробитым доспехом.
Вместе с кровью уходила жизнь, предвестием близящейся кончины по телу растёкся леденящий холод. Чувствуя дыхание смерти, эльф отчаянно закричал, призывая на помощь. Краем глаза он увидел неподалёку Эрегинда, который, громко крича, звал его по имени, пытаясь пробиться сквозь строй орков.
И, в итоге, ему это удалось. Но было уже поздно.
Слух терзали хриплые, громкие, до боли в барабанных перепонках, рыки орков, их ядовитые буркалы буквально кипели звериным вожделением забрать его жизнь. Сознание померкло в душераздирающих вспышках боли. Промелькнули отблески пламени костров на остро отточенных, окровавленных лезвиях орочих палашей.
Взор затянула кровавая пелена, и последнее, что увидел погибающий смертью храбрых, было окроплённое кровью и искажённое страданием лицо лучшего друга, который, поддерживая его за плечи, умолял не умирать.
Но на этом страшный сон не закончился.
Картина битвы сменилась видением торжественной похоронной церемонии. Он покоился на смертном одре, облачённый в пышное парадное облачение Корпуса пограничной стражи. Величественный лик солдата, до конца выполнившего воинский долг, и в посмертии хранил неукротимый геройский дух и беззаветную отвагу, проявленные им на поле брани.
Весь манор пришёл проститься со своим героем.
Рядом стоят родные и близкие. Наинлит навзрыд рыдает над ним, но слёзы скрыты вуалью траурных одеяний. Когда любимую, наконец, отвели в сторону, её место занял Эрегинд. Побратим держал развёрнутое знамя Саороланты. Выглядел он гораздо хуже мертвеца, которого провожал в последний путь: бледный осунувшийся лик, застывший алебастровой маской, и бездонные омуты полных чёрной боли очей, источавших горе неизбывной потери. Развернув зелёно-коричневое полотнище стяга, на котором два золотых оленя сшибались рогами в прыжке, он накрыл им лучшего друга, который был ему близок и дорог, словно родной брат.
И вновь, будто распахивается занавес, являя следующий акт трагедии. Нали, в том же траурном платье, но с откинутым капюшоном, сидит на краю постели в своей комнате. В правой руке – миниатюрный стеклянный шарик, наполненный тёмной жидкостью, лицо выражает умиротворённую растерянность, будто её дух витает где-то высоко в облаках. Внезапно взгляд становится ясным и осмысленным, в нём проступает несокрушимая решимость.
Любимая резко подносит склянку к губам и залпом выпивает её содержимое. В тот же миг девушка замертво падает на кровать, волной рассыпав по покрывалу роскошные тёмно-рыжие локоны. Омертвевшие пальцы пробрала мелкая дрожь, и они разжимаются, роняя на пол стеклянный шарик, с глухим стуком катящийся под кровать. В прелестных сапфирах очей гаснет свет, уступая место безжизненной пустоте.
Налившееся мертвенной бледностью лицо самоубийцы стало медленно приближаться, вскоре заполнив собой всё обозрение, постепенно увеличиваясь в масштабе, пока не осталась остекленевшая радужина, затем бездонно-чёрная точка зрачка, которая, в свою очередь, точно так же разрослась вширь, без остатка поглотив картину сновидения…
Настала чернильно-чёрная беспросветная тьма.
Вскоре во мраке золотистым светом заискрилась крохотная точка, ещё одна, третья и так далее. Вскоре, с яркой вспышкой высоко взметнулся сноп раскалённых искр, вслед за ними с рёвом поднялся столп пламени, развернувшись багровеющими на концах языками, жадно лижущими тьму. Гигантский огненный кокон с оглушительным гулом и треском запылал колоссальным факелом, наполнившим пустой холодный мрак теплом и светом.
Тьма и пламя – и больше ничего. Так продолжалось долго, очень долго – или, наоборот, кратчайшую долю удара сердца.
Затем темнота рядом с костром ожила и зашевелилась, обретая зримые очертания, представ, наконец, фигурой в балахоне с накинутым капюшоном.
Призрак сидел перед костром, поджав под себя ноги и спрятав руки в широких рукавах. Казалось, что незнакомец просто греется у огня.
И вдруг тень ожила. Рукава разошлись, обнажив руки в чёрных бархатных перчатках. Существо, напоминавшее потерявшую пристанище тёмную душу, медленно подняло руки к лицу и резким движением откинуло капюшон.