Темпориум. Антология темпоральной фантастики
Шрифт:
Я пытался менять мир более глобальным образом. Я приезжал в город за три, четыре, пять недель до первого школьного дня, я соблазнял Кэти десятки раз, даже увозил её в другой город, в другой штат, похищал – она оставляла отцу слезливые записки, – но она неизменно умирала в тот день, второго сентября 1978 года.
Это письмо написано мной после нескольких десятков попыток спасти Кэти. Я пишу его в комнате пансиона в городе Каспер, штат Вайоминг, США. После того как напишу его, я сделаю копию и отправлю её по почте на свой собственный адрес в Нью-Йорк. Если я сумею победить обстоятельства, то
После посещения почты я сниму комнату в отеле Бреннона и снова начну этот короткий бессмысленный круг. Я буду возвращаться всякий раз в свою комнату, в третий номер – в тот момент, когда письмо уже отправлено. И снова буду пытаться её спасти.
И снова, и снова, и снова. Потому что каждый миг рядом с ней – это счастье. Потому что она будет вечно молода и прекрасна в эту последнюю неделю лета. Потому что у меня нет другого выхода.
Я понимаю, теперь понимаю, что всё же не сломаю время, не сломаю судьбу, предначертанную Кэтрин Бреннон. Но я буду с ней столько, сколько захочу. Неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом, по вечному кругу.
А если ты найдёшь это письмо, мой случайный адресат, значит, я проиграл. Или выиграл – я даже не знаю.
Прощай».
Как я уже говорил, сейчас мне за пятьдесят. И хотя теперь я живу в том же самом городке, я провёл тут не всю жизнь. Мы с Вирджи решили вернуться не так давно. Мы хотим прожить остаток наших дней в родном городе, добром, спокойном и мирном. Тем более сообщение за тридцать с лишним лет заметно усовершенствовалось. У нас есть Интернет, мы заказываем любые товары на дом с доставкой, а моя компания работает без моего участия, я только снимаю сливки.
Начало моему успеху положил Фрэнк Элоун. В сезоне НХЛ 1981/82 года я ставил на «Нью-Йорк Айлендерс» перед каждым матчем плей-офф и превратил скопленные пятьдесят долларов в тридцать тысяч (немного одалживая у друзей на дополнительные ставки). Уже в следующем году я нажил состояние, а в последний год, на который распространялось предсказание Фрэнка, я превратил это состояние в очень, очень большое. Конечно, между сезонами я не сидел сложа руки. Я уехал в Баффало, потом в Солт-Лейк-Сити – и заставил свои деньги работать. Наверное, у меня талант. Но не будь Элоуна, мне не было бы откуда взять стартовый капитал.
Собственно, когда «Нью-Йорк Айлендерс» выиграли первый сезон, я поверил Фрэнку по-настоящему. Я понял, что его письмо – правда.
А президентом и в самом деле стал Рейган. Но это можно было предсказать и без способностей Фрэнка.
Что произошло в тот день, который остановил странную жизнь человека-во-времени? Как я понял из отрывочных сведений, Фрэнк решил попробовать кардинальный способ спасения Кэтрин. Он откровенно признался Бреннону, что соблазнил его шестнадцатилетнюю дочь. Бреннон схватил ружьё. Остальное я вам уже пересказал.
Собственно, вот и всё. Я долго запрягал, а закончил неожиданно быстро. Моё непосредственное участие в истории Элоуна было небольшим. Два диалога, слежка – и всё. Я не знаю, что случилось со вторым письмом. Но, кажется, больше никто не сделал состояния на играх НХЛ в те годы. Вполне вероятно, оно много лет пролежало невостребованным в почтовом ящике Фрэнка Элоуна в Нью-Йорке, а потом где-то затерялось, когда родственники или друзья разбирались с квартирой покойного.
Мне кажется, он хотел умереть. Покончить с собой трудно, а вот нарваться на смерть – не слишком. В любом случае он всегда мог «откатиться» назад. Поэтому его смерть могла быть только мгновенной.
Интересно, если первой погибла Кэти, почему он сразу же не изменил будущее? Вполне вероятно, я знаю ответ на этот вопрос. В какой-то параллельной вселенной он изменил. И вернулся. И снова – неделя за неделей – пытается спасти девушку. Но я живу в реальности, где старик Бреннон двумя выстрелами лишил жизни сначала свою дочь, а потом и её удивительного любовника.
И ещё одна мысль не даёт мне покоя. Каково это, быть запертым в своих сорока годах, как в клетке? Я знаю, что никогда не увижу, к примеру, две тысячи сотого года. Но для меня это нормально. А для Фрэнка? Он метался по времени, пытался найти из него выход – и не находил.
А теперь представьте себе, как можно сознательно выбрать такую жизнь – в пределах одной недели и одного города. День за днём, год за годом – одно и то же. При бескрайних возможностях Фрэнка это выглядит странно и даже страшно.
Но я знаю этому название. Мы с Вирджи знаем.
Это называется любовью.
Александра Гутник
Закон сохранения
Иван возвращался с работы пешком. Неторопливо. Поглядывая на часы и замедляя шаг.
Странно, как жизнь изменилась в последнее время. Еще две недели назад сидел бы в офисе до последнего, а потом несся с горящим хвостом по лужам, не разбирая дороги: Ларка волновалась, когда он опаздывал к ужину.
Но это раньше.
А сейчас…
Сейчас – точнее, десять минут назад – он не выдержал и сбежал из офиса, не дождавшись конца рабочего дня. И теперь вот брел по тротуару, нога за ногу. Чтобы, не дай бог, не прийти слишком рано. Чтобы лишний раз не напомнить, насколько всё переменилось с тех пор, как жена молча положила на обеденный стол страничку текста с диагнозом и детально расписанным прогнозом. Красивая распечатка, очень подробная и ясная, с таблицей и графиками. Ларка и к болезни своей подошла как к математической задаче: изучила дотошно, всё подытожила и решила, что делать дальше. Иван не заметил, как улыбнулся. Хотя улыбаться, конечно же, было нечему. Потому что, если верить графикам и таблице, в самом лучшем случае жене оставалось четыре месяца. Долгих, мучительных. И ничем хорошим не заканчивающихся.
– Только не говори пацанам, – Ларка тогда дождалась, пока он прочтет, потом скомкала распечатку и швырнула в мусорку: по-баскетбольному, издалека.
Естественно, не попала: единственным видом спорта, которым жена увлекалась, были шахматы. Неодобрительно поджала губы, подошла, подцепила большим и указательным пальцами плотный бумажный комок и аккуратно опустила в мусорную корзину. Потом наконец разогнулась и взглянула на мужа: устало, затравленно. Совсем не по-ларкиному.
– Парни еще не знают? – Когда он снова смог говорить, Иван был рад, что губы почти не дрожали.