Тень Чернобога
Шрифт:
Отец замолк, мгновенно сник. Антон видел, что эти три дня, пока его не было, очень изменили родителей, почти вернули теплоту в их отношения. Не могло не удивлять одно то, что мать теперь почти везде сопровождала отца.
Сейчас они все вместе возвращались с очередного визита к очередному светилу медицины. К содержимому маминой сумки прибавился еще один диск с исследованиями и результатами анализов, еще толще стала папка распечаток врачебных осмотров. Антон позволял делать все, что родителям казалось важным, однако понимал, что они идут неправильной дорогой. Так он никогда ничего не вспомнит. Но переубеждать родителей у него не хватало сил.
Вот и сейчас Антон просто молча соглашался, рассеянно слушая, понимая, что родители по-настоящему очень переживают за него, а потому не желая спорить. «Дворники» сипло поскрипывали по стеклу, разгоняя мелкую ершистую взвесь, что сыпалась с неба второй день.
Он свернул с шоссе, следуя указаниям навигатора и пытаясь обойти очередную вечернюю пробку. Бросил взгляд в зеркало. Отец смотрел в окно, раздраженно поглаживая экран мобильного. Мама сосредоточенно исследовала его, Антона, затылок.
Это почему-то нервировало. Внедорожник встал на красном, и Антон уже хотел попросить прекратить буравить его взглядом, когда на переходе, в промежутке между автомобилями, мелькнула девичья фигурка. Темный пуховик, опущенный на глаза капюшон с опушкой. Что-то в походке показалось знакомым. Антон пригляделся.
Девчонка миновала ту часть пешеходного перехода, которая пересекалась со встречным потоком, и исчезла за корпусом впереди стоящего автомобиля. Антон вдруг почувствовал, как сердце начинает учащенно биться в ожидании, когда незнакомка войдет в освещенный фарами круг.
– Просто мы тут бисер перед ним мечем, а он помалкивает. Может, он водит нас с тобой за нос, говоря, что ничего не помнит, а сам просто своих дружков выгораживает, – проворчал отец, обернувшись к матери.
Антон не слушал – ждал, пристально вглядываясь в дорогу через лобовое стекло.
Да. Вот. Темный рукав пуховика, неуверенная походка, низко опущенный капюшон. Девушка повернула голову, чтобы посмотреть на застывший у стоп-линии автомобиль, ветер сдернул с головы капюшон, на мгновение показал острый подбородок и отчужденный, будто расстроенный чем-то взгляд.
Действуя на автомате, Антон дернул ручку, распахнул дверцу и выскочил из машины.
– Катя!
Крикнул и понял: она услышала. Вздрогнула и, замедлив шаг, оглянулась, ища глазами окликнувшего ее.
– Куда! – окрик отца смешался с клаксонами возмущенных водителей.
– Катя!
Она увидела его. Он был готов поклясться: она его узнала. Вот только… Зачем он вообще ее окликнул? Кто она такая, с чего он взял, что ее зовут Катя?
– Да что происходит?! – отец рычал на пассажирском кресле, водители ругались, вразнобой гудели клаксоны, поскольку свет светофора давно сменился на зеленый. Антон, чертыхнувшись, вернулся за руль. Краем зрения, выворачивая руль и спешно перестраиваясь в крайний правый ряд, он еще пытался запомнить, куда свернула эта знакомая незнакомка, с которой – он был уверен – как-то связаны эти три дня, начисто исчезнувшие из его памяти.
– Антон, что происходит? – мама положила свою легкую ладонь на его плечо. – Господи. Ты пугаешь меня… То бормочешь странное, то заговариваешься. Что за Катя? Знакомая?
– Да, – отрезал Антон и насупился.
Свернул в проулок, припарковался в кармане и выскочил из машины. В несколько шагов добрался до перекрестка, на котором только что видел Катю, замер у светофора.
Прохожие мрачно кутались в шарфы, прятали лица от сухого и колкого ветра, косились на его распахнутую грудь с раздражением и опаской. Антон смотрел через головы, внимательно вглядывался в силуэты, пробежал несколько метров в сторону, вдоль дороги.
Кати нигде не было.
Он посмотрел вверх, на сыплющее ледяными хлопьями небо, огляделся по сторонам. На этот раз не в поисках девушки, а чтобы запомнить место, где произошла встреча: если не считать тех злополучных дней, на память он по-прежнему не жаловался.
Глава 8
Алатырь
Катя торопилась домой. Данияр отметил, как она нервничает, как тайком оглядывается по сторонам. Но повторно спрашивать, что это за человек, который окликнул ее и выскочил из джипа, больше не стал: непреложное правило поводыря – не лезть в тайны, которые его не касаются, и сосредоточиться на задании, которое предстояло выполнить. Похоже, это тайна. По крайней мере, именно так это выглядело сейчас.
Они обошли Катин дом с другой стороны, чтобы не проходить мимо примостившегося у бордюра полицейского уазика, нырнули в подъезд.
Чтобы не привлекать внимания, поднялись на свой этаж пешком, заранее приготовив ключи, и тихо, стараясь не греметь ими, проскользнули внутрь. Также, не включая свет, прошли на кухню.
– Ох, нам все время теперь так, в потемках сидеть? – Катя раздраженно сбросила пуховик, пристроила его на вешалке.
Данияр покосился на нее:
– Ты скорую вызывала? Вызывала. Бандиты в дом врывались? Врывались. Они и в рабочий кабинет твоей матери врывались. Готов поспорить, что за твоей квартирой наблюдают. Даже, возможно, следователь подозревает твою мать в совершении преступления.
– С чего вдруг?
– С того, что она исчезла, на работе не появляется, на звонки не отвечает…
Словно в подтверждение его слов, на лестничной площадке послышались шаги и в коридоре раздался оглушительный звонок – Катя даже присела от неожиданности. Данияр приложил палец к губам и жестом велел замереть.
За дверью прислушивались к тишине в квартире.
Потом раздались шаги, приглушенный звонок, скрип открывающейся соседской двери.
– Что, так и не появлялись Мирошкины? – хриплый, будто простуженный и уставший мужской голос.
– Нанималась я, что ли, за квартирой их смотреть?!
– Ну а все-таки? Слышали?
– Нет, не слышала, – ответили резко и захлопнули дверь.
Мужчина постоял за дверью еще немного, вызвал лифт и уехал.
Данияр многозначительно кивнул:
– Вопросы еще есть?
Вопросов не было. Стараясь бесшумно ступать, Катя приготовила ужин – варить пельмени она научилась еще в первом классе. С тех времен они ей успели порядком надоесть, но это была идеальная еда «на всякий пожарный случай». Данияр смотрел на слипшиеся кусочки теста с сомнением, отправлял в рот с опаской. Но ел молча и ни на что не жаловался. Покончив с трапезой, безмолвно собрал со стола тарелки и аккуратно вымыл всю посуду, двигаясь так же бесшумно, как, например, привидение.