Тень креста
Шрифт:
Зыбкая тень согбенной фигуры становилась всё короче и короче, страдалица неумолимо приближалась к концу своего путешествия. Возможно, от страха или тревоги женщина часто дышала, но, как и её ребёнок, молчала. Возможно, ужас ночи, тревожность ситуации, переживания за судьбу младенца напрочь лишили её речи.
Было очевидным, что женщина слышала историю Убийцы Матерей, потому во время частых остановок прислушивалась, не идёт ли кто за ней следом. И вот до дуба Одина осталось десять шагов. Женщина вновь остановилась и огляделась по сторонам, напряжённо вглядываясь в темноту, а та по-прежнему оставалась непроницаемой и беззвучной. Успокоившись, крестьянка положила свёрток
Он появился внезапно, как будто шагнул из темноты в круг, освещённый луной и звездами.
В сторону жертвы пахнуло густым запахом ненависти, превосходства палача над жертвой и смертельной опасностью, исходящей от надвигающейся темноты. И запах этот мешался со стойким запахом полыни. Страшными были и глаза чёрной тени. Взгляд, прежде скрываемый куколем глухого чёрного плаща, сейчас перестал таиться. Серые и безжизненные глаза тени блеснули льдинками холода, а широкие зрачки теперь пристально смотрели в глаза жертвы, открывая ей путь в бездну. Лицо палача выглядело исхудавшим, ото лба к макушке шли большие залысины, нос смотрелся крючковатым, как у хищной птицы. Свет полной луны выхватил из темноты и детали фигуры палача. Левая ладонь судорожно сжала большой нагрудный крест из серебра, цепь которого играла в лучах лунного света мертвенным блеском – блеском неминуемой смерти. Палач что-то гортанно крикнул на незнакомом языке, и правая рука убийцы взметнулась для рокового удара…
Но фигура женщины внезапно сместилась в сторону, уходя от удара меча, а в лицо палача полетел большой ком мокрой земли. Он ударил прямо в лоб нападавшего, потомразлетевшись на кусочки, ослепил убийцу. Тот левой рукой попытался освободить глаза, а правая, так и замерла в воздухе. И вдруг стало светло, как весенним утром. Десять факелов вспыхнуло в ночи. Десять городских стражников, опустив длинные копья, шагнули в круг света, окружившего убийцу.
Быстрее всех к волку-оборотню приблизился Гамли Лейвссон, сверкая сталью длинного меча. Увидев лицо Убийцы Матерей, бывалый воин опешил – он не мог поверить своим глазам.
– Квиг Чернобородый, ты ли это? – вопросил градоначальник, сбитый с толку увиденным. – Почему?
– Я не Квиг, а Бувиён! Тибо Бувиён – капитан валансского ополчения, которое было вырезано вами - норманнами, - по-датски бросил палач, нанося рубящий удар по шее Гамли. – Ваш Квиг, то же, что и наш Бувиё – молодой бык с большими амбициями и большими возможностями. Потому и моё преображение долго оставалось тайной для всех. Моей тайной, позволяющей мстить люто, не попадаясь самому.
Ярл Гамли умело увернулся - лезвие меча Квига прошло мимо его шеи. Кольцо городских стражников сомкнулось вокруг волка-оборотня - копья воинов смотрели тому в грудь, бока и спину: короткая команда и они поразят плоть изверга.
– Не убивать!
– приказ градоначальника пронзил осеннюю тьму своей, не требующей споров или противления, сутью. – Он – мой по законам возмездия наших предков! Он – ваш, если я паду от его руки.
Огге Сванссон, так умело изображавший женщину с ребёнком, и тем самым заманивший зверя в ловушку, крикнул больше не таясь:
– Ярл Гамли, опасайся ударов оборотня – он подл, как и его гнилая душа! У него вовсе нет души – он убивает лишь слабых и беззащитных, да и то исподтишка. Зверь безумен в вере и действиях своих. Теперь он – не человек, а порождение зла. Хочешь, я броском ножа оборву его никчёмную жизнь волка-одиночки?
– Нет, Огге! Оставь свой нож при себе… - ответил Лейвссон, нанося короткий рубящий удар по ногам врага. – Это моя боль и моя битва. Это возмездие зверю за всех
Оборотень мгновенно убрал, выставленную вперёд, левую ногу, и снизу нанёс колющий удар в живот градоначальника. Стражники возбуждённо выдохнули, ожидая поражения своего начальника, они были готовы тот час же привести в действие свои копья. Но Гамли вовремя подставил клинок своего меча и отбил-отвёл удар врага в сторону.
– Где моя жена? – бросил Гамли Лейвссон, выполняя ответный выпад по руке оборотня, держащей меч. – Ответь, выродок!
Оборотень, отступив на шаг назад и, тем миновав очень опасный удар противника, вновь нацелившись на шею Гамли, ответил:
– Под твоими ногами, варвар! Ты сейчас топчешь её прах… Проклятие на род твой, и рода всех норманнов… Проклятие всем вам, северяне!
Градоначальник мгновенно сместился в сторону, и клинок оборотня просвистел у его уха.
– Почему? За что? – вновь вопросил Лейвссон. А шрам на его лице побелел настолько, что, даже при скудном факельном освещении, стал виден всем окружающим. Но воин, как мог, старался гасить огонь своей мстительной ярости, мешающей сейчас вести праведный поединок с трезвой и холодной головой. А клинок Гамли в этот раз устремился в голову противника. Молниеносно, точно и неотвратимо, но наткнулся на вовремя выставленную защиту – соскользнул с меча оборотня у самого его лица. Два ветерана вознамерились, во что бы то ни стало, убить - уничтожить друг друга. Оборотню пришлось отступить на шаг, но он успел бросить в лицо градоначальнику:
– Гляди, норманн! Я - свет моего креста. Свет, разящий торгашество и продажность ваших женщин. Ту, самую варварку, ради своего недоноска, продавшую меня – не способного сопротивляться, как мешок сена, как бездушную вещь, таким же, подобным тебе, горластым варварам-норманнам… Да будь вы теперь трижды под рукой Господа, унижения я вам не прощу… Никогда!
Удар меча оборотня был полон демонического неистовства – франк вложил в него всю свою силу и злость, копимую годами – с разворотом и стремительным шагом вперёд он полоснул своим клинком по груди Гамли Лейвссона. И тот осел на колени, левой рукой зажимая рану. Оборотень шагнул вплотную к поверженному врагу, чтобы нанести последний удар - сверху-вниз разрубить Гамли Лейвссона пополам.
Добрый и надёжный английский доспех сослужил градоначальнику хорошую службу – лезвие меча волка-оборотня лишь прорубило на нём длинную серую полосу, змейкой скользнув по телу Гамли – малая кровь выступила наружу, обманув ожидания врага: рана совсем не была смертельной. И в этот миг руки Лейвссона, крепко сжимавшие рукоять меча, ринулись вверх, выплеснув всё, что до этого переполняло душу Гамли – ненависть, ярость, месть за себя и жену, возмездие волку-оборотню за все его жертвы, за истинный свет креста, которому градоначальник оставался по-прежнему верен. Сдавленным голосом Гамли бросил врагу, заранее ощутившему вкус победы:
– Нет, франк, ты – лишь тень священного креста, которой нигде и никогда не будет места. Тень, которую будут презирать все христиане! Всегда и везде! Обрети же покой, заблудшая душа, утерявшая свет веры и реальности… Изыди, порождение Сатаны!
Длинный клинок Гамли пронзил противника насквозь – вошёл в подложечку, а вышел у затылка оборотня, хвалёная датская кольчуга не спасла безумного убийцу от праведного удара - смерть, наконец, нашла свой вход и выход. Зверь в образе человека несколько раз дёрнулся всем телом и уже бездыханным собрался опуститься на землю, но десять копий своими наконечниками подхватили его, а потом вздыбили в предрассветную тьму.