Тень уходит последней
Шрифт:
– Ой!
– воскликнул Николай и, пропустив серебристый легковой "Форд", начал переходить дорогу.
– Так вот. Дочка, скорее всего, знала, что ее отец напишет завещание и, может, даже, уговорила его это сделать.
– Ну...
– Вот тебе и "ну". А Александр, ее брат, скорее всего о завещании отца не знает или узнал и начал пытаться на него давить, или на сестру. Ну, отец и решил от него избавиться.
– Что-то не сходится, - попытался возразить Синцов.
– Если логически рассуждать, то старший Вертилов уже не тот человек. Он же постоянно просит дочку, чтобы она ходила
– Мне кажется, что он все-таки играет и нами, и дочкой. Я не верю, что Вертилов обо всем, что происходит с ним, забывает. Все, Коля, все, давай, пока отложим этот разговор и отдохнем, а то я чувствую, что у меня мозги сейчас вот-вот закипят. Я буду зеленый чай, - Дятлов указал подбородком в сторону многоэтажного здания, на первом этаже которого, под пристроем из белых пластмассовых тумб, держащих на себе ажурный тентовый потолок, стояло около семи-восьми столиков.
– Меня что-то с утра морозит сегодня, зайдем внутрь кафе, - предложил следователь.
– А я бы не отказался от кофе с молоком, - поддержал Дятлова Синцов.
– 2 -
Нужно отдать должное хозяину кафе, человек он был добрый и не скупой. Внутри помещения все сделано под каштан, от столиков на двух, четырех человек, до стульев с мягкими сиденьями. Они на вид, как и столы, тяжеловаты и, поэтому не распаляешься желанием их сдвигать с места, чтобы удобнее усесться. Но, как оказалось, это не так, каждое кресло было выставлено на таком расстоянии от столика, что каждому человеку, независимо от его полноты, было удобно садиться в него, и стол его животу совсем бы не мешал. Так, и Федору Викторовичу. Он, немножко развернувшись лицом к Николаю, с разбегу угромоздился за столом и, опершись о него локтями, улыбнувшись, сказал:
– Нет, пока снимать куртку не буду, нужно согреться.
Николай сел напротив него и посмотрел на бар, у которого сидело несколько, как на подбор, худощавых парней.
В кафе было темновато, и это как-то по-своему располагало к отдыху. Посетителей было немного, заняты несколько столиков и, что еще больше располагало к отдыху, это была не молодежь, а пожилые люди. Рассматривать их было неудобно, и поэтому Николай стал рассматривать убранство кафе. Проходы между столиками были не широкие и, в то же время, не узкие. На каждом столике стояла песочного цвета вазочка с узким горлышком, и в ней стоял цветочек. За их столом - искусственная ромашка, за соседним - мак, дальше - веточка цветущей сирени. И если бы за окном был не ноябрь, то можно было подумать, что это - живые цветы.
– вам опустить абажур?
– поинтересовался подошедший к ним официант.
– Мы не против, только свет слабенький, включите, - попросил Дятлов.
Желтый свет вспыхнул над ними, он был не ярким, располагающим к спокойной беседе.
Синцов приподнял глаза, рассматривая диодные лампочки,
Окно было в полуметре от их стола. Тюль-сеточка, по размеру напоминающую тетрадную клеточку, не мешала рассматривать улицу. Все предметы за окном, независимо, какой они величины, можно было хорошо рассмотреть.
– Так, что будешь?
– отвлек Синцова от рассматривания кафе Дятлов.
– А-а, извините, - улыбнулся официанту Синцов, - кофе со сгущенным молоком, большую чашку.
– У нас есть домашние сливки, - легонько поклонился парень Синцову.
– Тогда с чайной ложечкой сахара.
– Что еще?
– Дятлов показал подбородком на брошюру с меню, лежавшую около Синцова.
– Попробуй пончики медовые, потом спасибо мне скажешь, - и, посмотрев на официанта, сказал, - и ему тоже принесите три пончика, как и мне.
– Хорошо, - молодой человек, сделав полупоклон гостям, с легкостью развернулся и пошел в сторону бара.
– Что мне здесь нравится - это цены, - смотря в глаза Синцова, улыбаясь, сказал Дятлов.
– Второе, убранство, и третье - обслуживание. Ведь посмотри только, как одеты официанты. Все в тройках без пиджака, костюмы черные, рубашки белые, у всех от девушек до парней галстучки тонкие, черные. В нашей молодости они считались модными, я даже завидовал тем, у кого они были.
– А я завидовал тем, у кого были джинсовые брюки, рубашки. Они в наше время были очень дорогими, две зарплаты отца, три зарплаты моей матери.
– А в моем юношестве в моде был клеш на брюках, и в наше время джинсов не было, их называли техасы. Мне мамин брат с плаванья привез брюки-техасы, так я в них по городу ходил и представлял, как мне все завидуют. А когда постарше стал, заказал себе клешеные брюки. Моя мама, узнав об этом, привела меня в швейный цех того ателье, где мне их сшили, и попросила клеш сделать в три раза меньше. А знаешь, какие они у меня были? Туфли скрывали.
– Простите, - официант, незаметно подошедший к их столику, заменил на столе две сахарницы с серым сахаром и с белым рафинадом.
– Да, да, - кивнул ему подбородком Дятлов.
– А потом в моду вошли узкие брюки. Я, как раз, в юридический поступил. А-а, еще в моде были длинные волосы. Тех, кто их носил, называли хиппи или битлами. Была такая английская группа...
Николай, увидев на улице медленно идущего, опирающегося на тросточку Кораблева, невольно вздрогнул. Почему? Одет он был не в старое, длинное пальто, а в новое драповое пальто светло-серого цвета. Трость, как перчатки, и кожаная бейсболка у него были черными.
– Так вот, Коля, - повысил голос Дятлов, - Коля?
– Федор Викторович, перед вами сам Кораблев, посмотрите, - указал подбородком в сторону окна Синцов.
– Вот о нем я вам говорил.
– Да, - глубоко вздохнул следователь, - а он уж и не совсем болен.
– Но это - он.
Кораблев, как будто специально, словно зная, что его кто-то рассматривает, остановился и, повернувшись лицом к кафе, стал рассматривать свое отражение в окне.
– Он нас видит?
– поинтересовался Синцов.