Тень уходит последней

Цуприков Иван

– 2 -

"Лада Ларгус" оказалась не только симпатичной, по сравнению с его "шестеркой", но и достаточно удобной машиной. Николай расположился на заднем сиденье вместе с дочерью. Русские песни восьмидесятых-девяностых годов, звучащие из усилителя, располагали к размышлению и покою. День задался солнечным, на улице около десяти градусов, тепло. Жена, сидевшая впереди, обернулась к ним:

– Коля, а в школьные годы я в Звягино была много раз, - начала рассказывать Светлана, -

там моя подружка жила. Мы с ней познакомились в пионерском лагере. И, вот , с пятого класса дружили.

– Хочешь заглянуть к ней?
– поинтересовался Синцов.

– Да, я не против. А вы с Киреевым будете долго разговаривать?

– Даже не знаю. Мне нужно кое о чем рассказать ему. По телефону не стал. Его друг умер.

– А-а, - опустила глаза Светлана.

Дом, в котором временно жил Киреев, был старой постройки, хрущевских времен или ранних брежневских. Кирпичный, с маленькими балкончиками, на которых даже не постоишь, такие узкие.

Зайдя в подъезд, Николай постучал в дверь под цифрой один. Открыл сам Киреев и, пожав гостю руку, пропустил его в квартиру.

– Я здесь за старшего, проходи в кухню, кашу вкусную сделал, ячневую с луком жаренным и кукурузным маслицем сдобрил. Пробовал такое?
– спросил дед.

– Конечно, - улыбнулся Синцов, проходя в небольшую кухоньку.
– Александр Васильевич, тогда жену отпущу на полчаса. Она там хотела заехать к своей старой подружке.

– Не против, если так. А то, может, и ее угостим кашей. У меня есть для нее хорошее вино. Ну, через полчаса, так, через полчаса. Усаживайся.

– А Ваш товарищ? Ну, у которого вы живете? Где он?

– Какой? А-а, нет, нет, Николай Иванович, никакого у меня товарища и нет здесь, и не было. Это я так тебе сказал, чтобы лишних вопросов не задавал. Эта хибара мне от родителей осталась. Присаживайся, присаживайся, - и, смахнув полотенцем с табуретки хлебные крошки, пододвинул ее ближе к Синцову.

– А Вертилов об этой квартире знает?

– А причем здесь он?
– удивился Киреев.

– А мало ли что. вы же думаете, что он Ваш дачный дом запалил?

– Что верно, то верно, - присел рядом с Николаем Киреев.
– Так, квартира эта ко мне пришла, когда уже несколько лет я на пенсии был. Родители мои были долгожителями.

– И вам того же желаю.

– Спасибо.

– Так, какие мысли у тебя, Николай Иванович? выкладывай, зачем приехал. Ну, ну, если дружить будем, то, я не против этого. Столяров, правда, мужик ревнивый. Он, как баба, к своему другу никого и близко не подпустит. Вот так.

– вы знаете, что Столяров умер?
– с выдохом спросил Синцов.

– Как?
– Киреев посмотрел пристально на Николая.
– Правда, что ли? Когда ж это Макс на тот свет засобирался?
– и голос у него задрожал.

– В ту ночь, когда пожар был у вас на даче, Александр Васильевич.

– Долго ты меня мучил, Макс - повернулся лицом к окну Киреев, словно увидел там дух этого человека.
– Долго. А сам первый ушел туда, не дождался, чтобы я

первым туда пошел. Сына видно твой, Максим, за тобой соскучился, позвал тебя к себе, - Киреев опустил глаза на стол.

Николай внимательно смотрел на его лицо. У Киреева глаза заблестели от слез. Глотнув слюну, дед ударил руками по своим коленям.

– Ну, что Николай Иванович, нужно помянуть человека. Там, в зале, стенка. В центре, на полке, на которой телевизор стоит, под ней тумбочка. Возьми в ней бутылку зеленую из-под шампанского. Она справа на нижней полке стоит, там малиновое вино, с прошлого года осталось. Вкусное! Давай, неси его, помянем Макса. Царствие ему небесное!
– и перекрестился.

– Да, да, - Синцов, зашел в комнату, осмотрелся.

Мебель не такая старая в ней стоит. На стенах светлые обои, потолок в лепке, на полу ламинат, что невольно удивило Николая. выходит, не так уж и беден Киреев, как прикидывается. Да и стенка новая, из пяти шкафов. Два шифоньера и сервант в центре заполненный книгами, вместо столовых сервизов, что не менее удивило Синцова. И телевизор современный. Дверь в другую комнату немножко приоткрыта, там спальня, по центру у окна широкая постель, слева широкий шкаф, напротив него комод с зеркалом на стене.

– Нашел бутылку-то?
– голос Александра Васильевича привел Синцова в себя. Он открыл тумбочку под сервантом и заглянул в нее.

– А, да, да, - быстро подбежав к стенке, Николай открыл в стенке тумбу и, заглянув туда, чуть не присвистнул, рассматривая разные коньячные бутылки, с ромом, с ликерами, и только в правом углу лежало друг на друге несколько бутылок из под шампанского. Взял верхнюю и стал читать, этикетку тетрадную, приклеенную к большой заводской этикетке, на которой было написано: сливянка - малиновка.

– А-а, так и знал, зачитался, - похлопал по плечу Синцова Киреев.
– Ладно, поставь ее на место.

– Александр Васильевич, вы его сами приготовили?
– держа бутылку в руке, спросил Николай.

– Да, - поджал губы Киреев, взял ее из рук Синцова и, рассматривая бутылку, стал поглаживать пальцами пробку, залитую сургучом.
– Еще в горбачевские времена научился. И из малины делал, и из шиповника, и из смородины. Из белой особенно вкусна. Ну, значица, бери ее, попробуешь.

Сбив ножом над раковиной сургуч с пробки, Киреев обтер ее полотенцем и подал Синцову.

– Ножом подцепи ее, пробка пластмассовая, поддастся легко, - посоветовал Киреев.

Вытащив пробку, Николай налил вина в свою чашку и поднес ее к носу. Аромат, напоминающий немного запах малины, смешанный с кисловатым духом уксуса, приятно защекотал в ноздрях,. И как знаком ему этот запах.

– Давай помянем Макса, - голос Киреева стал твердым.

Николай глянул в чашку Александра Васильевича, там чай.

– А вы не хотите вина?
– спросил он у Киреева.

– Так, оно малиновое, в жар бросит, а у меня сердце уже не то, Николай Иванович. Значитца, сам пей. А я уже и чай без сахара пью. Сердце!