Тени забытых богов

Ланиус Андрей

“Благодарю тебя, старче!” – воскликнул граф, а уже через минуту упал на руки подбежавших слуг и испустил дух.

Но уже назавтра поползли слухи, будто безмолвную тень графа в шляпе с пером и с боевой шпагой на боку видели то в одной, то в другой аллее парка…

– Вот такая история приключилась либо могла приключиться в нашем славном Белособорске в былые времена! – этим восклицанием я завершил, наконец, свой рассказ.

– В этой истории действуют аж четыре мистических персонажа! – заметила Клара. – Кроме оборотня, еще бесплотный дух графа, а также некий Хранитель и совсем уж таинственный Меняла.

– Неважно! – пожал я плечами. – Все же самым популярным героем городского фольклора,

как ни крути, остается оборотень, ибо он появлялся в нашем городе еще не раз.

– Значит, граф так и не использовал своей единственной попытки?

– В том-то и штука!

– А что стало с перстнем и капканом?

– Это поразительно, но они прошли через все войны и потрясения и сохранились до наших дней, но уже в виде экспонатов музея. Перстень представлен в разобранном виде. По легенде, он распался на части после физической смерти графа, и обретет свою целостность лишь после того, как дух графа посредством избранного смельчака покарает Менялу. Между прочим, еще в дни моей юности в любом городском киоске можно было купить сувенир “Перстень Старого Хранителя”, или, как его еще называли, старого волхва. Семь элементов, из которых требовалось собрать единое целое. Утверждали, что это точные копии музейного экспоната. Сувениры делались из латуни, бронзы, прочих сплавов, даже из пластмассы. Порой весь город охватывала повальная эпидемия – народ часами пытался собрать эту, на первый взгляд, простую головоломку. Некоторым будто бы удавалось. Но стоило такой перстенек покатать между пальцев, как он снова рассыпался на витки-ящерицы. А должен был сидеть как литой… Словом, секрет так и остался неразгаданным. Зато с капканом – никаких загадок. По воскресеньям, когда в музее собирается особенно много посетителей, специальный служитель демонстрирует работу этой чертовой машинки. Стекла дрожат! Механизм работает как часы, а ведь ему уже два века! Представляю, что станет с оборотнем, если он угодит в ловушку!

– И ты видел этот капкан собственными глазами?

– Десятки раз! Представь себе вот такие бронзовые челюсти, – я расставил руки подобно рыбаку, похваляющемуся крупной добычей, – усеянные рядами острых зубьев. Натуральная крокодиловая пасть. Каждая челюсть заканчивается полукольцом. Взявшись за эти полукольца, два человека, именно два, поскольку в одиночку с этим не справится никакой геркулес, заводят капкан, имеющий три статичных положения – на 90, 120 и 180 градусов.

Теперь стоит только освободить защелку, как челюсти захлопываются со страшной силой – бац! – Увлекшись, я сшиб обе ладони над столом.

С соседних столиков на нас покосились.

Клара провела своей ладошкой по моей руке:

– Теперь, когда вступление закончено, ты можешь повторить мне слова своей мамы?

Я снова посмотрел на часы:

– Мама говорила мне с чужих слов, передала те слухи, которые циркулируют в среде ее подруг. Алексей на эту тему дома вообще не говорит, отмалчивается. Мама – человек очень справедливый, но субъективный. Ведь она всерьез убеждена, что где-то в Москве, в Кремле, есть большая и светлая палата, в которой собраны все законы, в том числе главный закон, гласящий: “Алексей Голубев из Белособорска ни в чем и никогда не может быть виноват, потому что он честный и порядочный гражданин”. Надо лишь, чтобы в эту палату вошел неподкупный Блюститель закона, открыл этот закон и велел бы строго указать нашим городским властям: “Немедленно оставьте Алексея в покое, и объявите всем, что на нет никакой вины!” Да, именно таким образом, с точки зрения матушки, должно быть восстановлено честное имя ее сына и моего брата. Других вариантов для нее попросту не существует!

– А ты? – спросила Клара. – Ты веришь в брата?

– Могла бы и сама догадаться. Как и всякий живой человек, он, конечно, тоже может наломать дров. Но лишь по неосторожности либо в силу стечения обстоятельств. Однако здесь, как мне представляется, что-то другое… Что? Не будем сейчас гадать.

– А можно задать тебе прямой вопрос? Твой Алексей не балуется травкой?

– Нет, абсолютно. И пьет крайне умеренно.

– Но ведь ты не видел его четыре года.

– Но рядом с ним есть мама. Она давно подняла бы тревогу, если бы хоть что-то было не так. Думаю, нам не надо выстраивать сейчас шаткие гипотезы на песке. Здесь тот случай, когда утро точно вечера мудренее. Утром на вокзале нас встретит Алешка, вот прямо там мы его с тобой как-нибудь и расколем вдвоем.

– Наверное, это и вправду лучший вариант, – вздохнула Клара и подняла на меня глаза. – Мы вытащим его, Славик! У тебя ведь уже есть какая-то задумка, да? Я же чувствую!

– У меня в Белособорске есть друг, Клара. Настоящий друг, хотя мы тоже не виделись много лет, гораздо больше четырех. Мы подружились еще в шестом классе. А зовут его Владимир Дрючков. Школьное прозвище – Дрючок. Вообще, нас было пятеро неразлучных друзей, так называемая “хмельная компания”, хотя вино тут не при чем. Откуда такое название – расскажу как-нибудь после. Впрочем, компания давно распалась, и по-настоящему близким другом остался для меня только Вовка Дрючков.

– И кто же он в вашем городе, этот твой Вова Дрючков?

– Полковник Владимир Дрючков – начальник местной милиции! – отчеканил я.

– Что-о?.. Ах, ты! – Клара шутливо погрозила мне кулачком. – И как не стыдно, имея такого друга, пугать бедную женщину жуткими легендами?!

– То-то мне и тревожно, что он молчит, – признался я. – Будь Алексей чист, Вовка уже давно нашел бы способ успокоить матушку… – И тут я вдруг понял одну простую вещь: – Ведь первым мне должен был позвонить Вовка! Вовка, а не мама! Но он почему-то не позвонил…

4. БРАТ АЛЕКСЕЙ

В Белособорск мы прибыли около восьми утра. Стоянка поезда – десять минут. День начинался субботний и обещал быть солнечным. Да и вообще, в нашем славном Белособорске, лежащем почти на тысячу километров южнее Москвы, последняя декада августа, как правило, бывает погожей.

В вокзальной сутолоке я не сразу разглядел Алешку. Но вот мой взор выхватил из толпы его внушительную фигуру, облаченную в выходной костюм и белую рубашку с галстуком, – не иначе, мама заставила принарядиться. На его физиономии сияла широкая улыбка, этакий образчик беззаботности. Но я-то знал, что подобной улыбкой братец обычно маскирует свое смятение.

Я спрыгнул на перрон, помог спуститься Кларе, снял сумки, а еще через полминуты мы с Алешкой оказались лицом к лицу.

– Ну, здорово! – поприветствовал я его.

– Здорово! – в тон ответил он.

Мы обнялись, прижавшись щекой к щеке. Затем я представил ему свою спутницу.

Алексей принялся делать Кларе какой-то витиеватый комплимент, но, запутавшись, закончил его взмахом руки: мол, красота не нуждается в толковании. Кавалер из него неважный. Но Клара ему понравилась. Это было заметно.

Я всмотрелся в Алешку пристальней, и внутри у меня защемило. Брат сильно сдал за те четыре года, что мы не виделись. Полысел, в лице появилось что-то усталое, тревожное. Рановато бы ему превращаться в старую развалину.

Впрочем, да я ведь и сам не стал за это время моложе.

На перрон со стороны привокзальной площади вдруг хлынула густая толпа. Нас теснили и сдавливали со всех сторон. Что за демонстрация такая, откуда вдруг столько народу?!

Ах, да, вспомнил я, ведь сейчас должна подойти утренняя электричка на Фуров!