Теотль Сухоруков
Шрифт:
— Славный Тсолотоль Смеи Цимли, тебе придется обождать! — тихим голосом успокаивал меня тлакатлев прихвостень. — Пока нет возможности выйти на поверхность.
— Что там случилось? — глумился я. — Вулканы сыплют пепел на город?
— Нет, — жрец невольно сделал защитный знак. — Но раньше Тлакатль сам назначал время прогулки.
— А что мешает ему сделать это сейчас?
— Он, — надзиратель замялся. — Он болен, Вернувшийся Бог.
— Какая беда! — я даже не слишком старался выглядеть убедительно. —
— Да, мой Бог, — кивнули жрецы.
— Но что мешает ВАМ организовать прогулку? — недоумевал я. — Вы это делали много раз. Знаете, куда меня вести, кому охранять от врагов. В чем проблема?
Надзиратель мялся.
— Я не собираюсь это терпеть. Я негодую и буду негодовать, — для убедительности здоровой рукой я схватился за ближайший стеллаж и опрокинул его. — Подумай, как ты будешь отчитываться перед Тлакатлем, когда тот выздоровеет.
Пнул по свалившимся бумагам, листки с шелестом разлетелись по полу.
— Мне нужна всего лишь прогулка, на которую я имею право.
— Ну, хорошо! — негромко выкрикнул жрец. — Послезавтра. Тебя выведут погулять послезавтра. Я всё подготовлю.
Я важно кивнул и изо всех сил сдержал себя, чтобы не рвануть бегом в свою комнатку. Прошелся по залу, заглянул к каждому секретарю: что они там царапают на своих бумажках. Дал какие-то малоосмысленные советы. Затем подсел к Шихтли.
— Видение мне было: явился в наш город пришлый дух. Черный дух, сильный. Гадал я, что ему надо — а он, оказывается, на Тлакатля напал. Покуда дух Чололлан не покинет — не выздороветь верховному. И не одному ему не поздоровится.
Пучеглазый по привычке стал краснеть и бледнеть от страха.
— Тише-тише, ты ведь под защитой! Только вот… — я картинно замялся.
— Что, мой Бог? — тревожно принялся ловить мой взгляд Шихтли.
— Больно силен чужой дух. Давно я с такими не сталкивался. Даже не знаю, хватит ли у духа тумбаги сил для борьбы. Может, придать ему еще сил… Хотя, ладно. И так сойдет!
— Нет-нет! — служка вытаращил свои умоляющие глаза. — Надо придать сил! Придать сил!
— Тише, — шикнул я на теряющего контроль жреца. — Думаешь, стоит?
— Конечно! — горячо зашептал Шихтли. — Непременно надо сделать сильнее!
Вот так легко я свое желание сделал ЕГО желанием. Пусть он сам меня уговаривает.
— Ну, ладно. Думаю, капля-другая божественной крови духу поможет. К сожалению, я не знаю имени черного духа — так бы мы с ним легко справились. Но я знаю признаки его силы. Запишу их рядом с жертвой. Дух съест ее и поймет, как противостоять врагу. Но доставить жертву надо сегодня же!
— Но я освобожусь только поздно вечером…
— Найди Волоса хоть днем, хоть ночью! Надо будет — из постели вытащи — но запи… но жертву отдай.
— Хорошо, мой Бог.
Я с удивлением услышал новые интонации в голосе служки. Какая несвойственная ему твердость!
— Когда жрец отпустит тебя домой — загляни в мою комнату.
После этого я удалился к себе. Там уже все было давно готово: лоскутки для записок нарезаны, краска с кистями наготове. А набор знаков для записки я давно в голове составил, осталось только дату вписать.
«Важно! Важно! Важно! В день Тринадцатый Обезьяна. Освободить владыку у алтаря Хозяина Зверей. Нужны воины. Важно!»
Я очень надеялся, что Воронов Волос сразу уточнит у Шихтли, когда именно наступает этот день и где находится алтарь (про него один Шихтли во всем мире и знает). А потом успеет предупредить остальных.
…Циновка шелохнулась, и в щели появилась пучеглазая мордаха.
— Вот! — шепнул я, протягивая служке лоскуток. — Хорошенько…
— Но, Даритель! — глаза Шихтли наполнились ужасом.
— Что не так?
— Ты не оставил здесь своей божественной крови!
Блин! Забыл про «самое главное». Разволновался. Я потянулся за шипом агавы… Черт! А самогонки-то нет! Как же я без обеззараживния…
«Не прятаться! Не бояться!»
Да, ладно! Засадил шип в палец по самое основание и щедро накапал на записку.
— Спрячь хорошенько! В сандалию засунь. Сейчас в городе особенно опасно.
Шихтли серьезно кивал. Такое ощущение, что и ему его незримый Змей сейчас шептал ту же мантру: не бояться.
— Еще запомни: если Волос попросит тебя что-то сделать — выполняй обязательно.
Всё. Жребий брошен, Рубикон перейден, масло на рельсах розлито. Теперь, если Пучеглазого спалят — то это будет конец. Я сунул под циновку обсидиановый нож, о котором не знал никто из моих надзирателей. Если что, я без боя им не дамся.
Ну, а если доживу до завтра… Тогда мне останется только молиться за сообразительность и расторопность моих друзей.
Тринадцатый день Обезьяны наступал целую вечность. Я забил на все остальные дела, изобразил болезнь и велел оставить меня в покое. Шихтли в святилище не появился, и я опять терялся в догадках: это такой его «рабочий график» или что-то случилось. Спросить, конечно, не решился.
В комнату заглянули — я сжал рукоять ножа.
— Мой Бог, — тихо сообщил голос стража. — Пришло время прогулки.
Так рано? Наверняка еще совсем раннее утро. Успеют ли наши?
Отложил оружие (все равно обыщут и увидят) и поднялся. Затягивая время, надел рубаху, плащ и вышел в общее помещение. Две пятерки стражников, которые даже перестали притворяться жрецами — снаряжены при полном параде. С ними — двое служек, чтобы хоть немного было похоже на свиту, а не караул.
— Дождя нет? — старательно буднично поинтересовался я.