Теплоход "Иосиф Бродский"
Шрифт:
Следом на подиум вылез Добровольский, изображая гиену. Жутко скалил зубы, наливал кровью глаза, истошно выл на луну. Рыскал по саванне в поисках падали. Грыз позвонки и ребра антилопы, оставшиеся после пиршества львов. Отгонял лапой зеленых трупных мух, норовивших сесть ему на глаза. Источал тлетворное зловонье, от которого Дезодорантов, страдавший отсутствием носа, и тот прикрыл лицо надушенным батистовым платочком. Был удостоен призом, — Луиза Кипчак приподняла край пышной юбки, и стариковские губы сладострастно коснулись хрупкой щиколотки, которую он долго не хотел выпускать из своих склеротических рук.
Есаул рассеянно наблюдал забаву. Легкомысленные игрища и фривольные проказы не могли обмануть его аскетический ум. Теплоход, увитый гирляндами,
Игра в зверей между тем продолжалась. В каждом обнаруживалось диковинное животное, просыпался тотемный зверь, оживала первобытная природа. Губернатор Русак демонстрировал поразительное сходство с дикой свиньей. Хрюкал, рыхлил рылом землю, свирепо выставлял загнутые клыки, горбился, топорщил щетину, подрывал вековой дуб, хрустел желудями, оставлял на опушке леса свежий помет, по которому его могли отыскать охотники и пустить в косматый бок смертоносный жакан. Свиноподобие было поразительным. На руках и ногах Русака образовались раздвоенные копыта, цокая которыми он подбежал к Луизе Кипчак, ткнулся мокрым рылом в ее обнаженную ногу, и это означало поцелуй в теплую икру, чуть прикрытую цветастым подолом.
Его сменил Словозайцев. Жеманно приподнял одну ногу, согнув ее в колене. Остался стоять на другой, изображая фламинго. Грациозно наклонил шею, приоткрыл большой загнутый клюв. Отражался розовым опереньем в мелком заливе, похожий на нежное утреннее облако. Толкнулся о воду, расплескав мелкие брызги, плавно полетел, вытянув длинные ноги. Й казалось, в воздухе плывет розовый нежный платок, опускается перед Луизой Кипчак. Из-под платка высунулось круглое ушастое лицо Словозайцева, полезло оттопыренными губами целовать жемчужно-белое колено красавицы.
Не все и не сразу догадались, кого силится изобразить мадам Стеклярусова. Она оседлала тувинца Току, который двигался на четвереньках, а его повелительница взгромоздилась ему на круп, ерзала, втираясь в него ягодицами, при этом жужжала, вращала руками, выпучивала глаза. «Ты кто? Ты кто?» — посыпались вопросы из зала. «Я — оса-наездница. Откладываю яйца в шмеля». Сходство обнаруживалось с трудом. Женщина-оса была удостоена меньшей, чем другие, награды, — поцелуя в пятку.
Есаул смотрел на стада диких животных, в которые превратились аристократы и знаменитости, властители дум и кумиры толпы. Прелестная Луиза Кипчак своей волшебной властью срывала человечьи обличья, под которыми обнажались звериные личины — лязгали клыки, стучали копыта, раздавались визги и завывания, храпы и клекоты. Есаул вслушивался в себя, стараясь рассмотреть своего тотемного зверя, угадать свою звериную сущность. Испытывал неодолимое влечение кинуться через плечо, облечься в звериную плоть прародителя и добиться сладостной награды — поцелуя в белую, сильную, теплую ногу красавицы, милостиво выставленную напоказ;. Почувствовал, как утончается его тело, становится гибким и длинным, собранное из мерцающих разноцветных колечек. Увеличиваются непомерно глаза, занимая всю голову, превращаясь в стеклянные голубые шары, в которых прелестная Кипчак с обнаженной ногой двоится, троится, множится в калейдоскопическом разнообразии. Из лопаток вырастают шуршащие, стеклянно-про-зрачные крылья, четыре стремительных лопасти, пронизанные хрупкой сеткой прожилок. Легко и счастливо, в блеске и трепете, он взмыл над лесом, над цветущим лугом, помчался в сладком ветре, перевертываясь на солнце, включаясь в хоровод с другими, такими же, как и он, розовыми, голубыми, золотыми стрекозами.
Было несомненно, его тотемный зверь — стрекоза, хищная
Зверинец между тем пополнялся все новыми особями. Круцефикс отливал змеиной чешуей, стелился пустынной гадюкой, сворачивался в клубок, поднимался на хвост, открывая зев в маленькой костяной голове, где трепетало шипящее жало. Укрывался в белом конском черепе, терпеливо дожидаясь, когда престарелый князь поставит ногу на кость умершего любимого коня. Извиваясь, он подполз к Луизе Кипчак, проструился по голой ноге вверх к колену, нырнул под платье, и все ждали, что красавица вскрикнет от смертельного укуса. Но змей с библейских времен умел обращаться с женскими прелестями, поэтому лицо Луизы изобразило сладостную негу, и она, повернувшись к Малютке, обморочно прошептала: «Адам!..»
Прокурор Грустинов превратился в африканского бегемота. Тряс кожаными, в морщинах и трещинах боками, валялся в грязи, открывал громадную, розовую, полную белых клыков пасть. Погружался в гнилую теплую воду, выставляя чуткие вулканчики ноздрей, из которых выдувались липкие пузыри. Прочав-кал к Луизе Кипчак, неся на спине гору мокрой глины. Ткнулся в колено губастой харей. Полез было под подол, но получил удар пяткой в лоб, мотнул башкой и послушно побрел на место.
Спикер Грязнов принял обличье ежа. Елозил острой мордочкой, чихал, мерцал темными глазками, цокал коготками. То зарывался в груду палой листвы, и там раздавался беспокойный шорох. То выкатывался клубочком наружу, неся на иголках вялый грибок, сухой листик, сладкую ягодку. Шмыгнул к Луизе, натолкнулся на сброшенную туфельку. Сжался в колючий шар, который понемногу раскрывался, умягчался, освобождая пугливое любопытное рыльце. Полез целоваться, скобля гладкую белую ногу смешными коготками, милостиво допущенный к пышному приоткрытому бедру.
Есаул увидел, как пробирается меж столов высокий статный помощник Малютки, неся на вытянутой руке мобильный телефон, в полупоклоне, почтительно, словно крохотную икону, которая переливалась голубоватыми огоньками. Поднес к Малютке:
— Франц Егорович, вас вызывает центральный офис! — протянул хозяину священную ладанку.
Малютка приял в кулак драгоценную вещицу. Казалось, сожмет, она хрустнет, как раковина, и на ладони, среди хрупких осколков, останется розоватый моллюск.
— Слушаю… Что-что?.. Когда?.. На каком участке?.. Какие жертвы?.. Говорил вам, мать вашу, аварийная шахта, воздержитесь от эксплуатации!.. Рентабельно, хуябельно!.. Теперь на меня двадцать трупов повесят!.. А я сказал: заткнись!.. На хер мне твои советы!.. Жди распоряжений!.. Сейчас позвоню в Воркуту!..
Он стал подниматься, желая покинуть шумную залу и перейти в тихое помещение, чтобы оттуда выяснить размеры случившейся на шахте аварии. Но Луиза Кипчак зорко, хищно блеснула глазами, схватила его за руку:
— Франтик, ты куда?
— Да тут такое несчастье. На воркутинской шахте авария. Двадцать горняков завалило. Видимо, насмерть. Пойду выяснять, как случилось.
— Останься, Франтик. Не нарушай нашу чудесную игру. Не делай всех нас жертвами этой ужасной аварии.
— Не могу, дорогая. Надо узнать. Там же люди, их женщины, дети. Надо организовать спасательные работы.
— Франтик, работы организуют без тебя. Здесь тоже люди и женщины. Не нарушай наш прелестный праздник.
— Я пойду. — Он стал подыматься из кресла, переступая через какого-то телеведущего, изображавшего таксу.
— Останься, приказываю! — гневно воскликнула Луиза Кипчак.
— Извини, я пойду.
— Ах так! — И она влепила мужу пощечину, столь громкую, что было слышно во всех углах зала.
Малютка сник, как укрощенный дрессировщицей зверь. Послушно уселся. Луиза ослепительно улыбалась, гладила его по загривку, приговаривая: