Терновая крепость
Шрифт:
— Греби, Плотовщик, ты больше замерз!
… Когда же они наконец повалились на свою постель в хижине, то были настолько измучены, что еле дышали. Ни о каком костре, разумеется, не могло быть и речи.
— Давай скорее ляжем, — сказал Дюла, трясясь в ознобе, — одеял у нас хватит.
— Так мы же грязны как черти!
— Не беда, Кряж, залезай под одеяло!
Однако и под тремя одеялами они никак не могли согреться, хотя и прижимались друг к дружке, как худосочные поросята в хлеву бедняка.
Только они
— Хоть бы у тебя, Серка, хватило ума! Где ты бродяжничал? Но пес только моргал глазами, точно желая сказать: «Давайте-ка лучше спать!»
Ведь Серка все равно не рассказал бы, что он разрешил себе немного поохотиться, напав на след молоденького зайца, заплутавшегося в высокой траве. В конце концов заяц нашел какую-то скрытую дорожку и оставил собаку с носом. А Серка, увлекшись охотой, не заметил надвигавшейся опасности.
Дождь уже значительно тише барабанил по крыше хижины, усиливаясь лишь при порывах ветра, когда со старой ольхи на хижину низвергались потоки воды.
Однако этого наши друзья уже не слышали. Они крепко спали, хотя даже во сне нет-нет да вздрагивали, будто в сновидениях их снова подстерегали град и холод.
Матула шел несвойственной ему быстрой походкой, а когда он остановился у хижины, его приветствовал только Серка. Заглянув внутрь, Матула сразу понял, что произошло.
«Попали под грозу, — подумал он. — Но как же это они не заметили ее приближения? — Матула покачал головой. — Впрочем, если они были в камышах, так могли и не заметить».
Он тихо вошел в хижину, и когда совсем близко увидел спящих, то стал еще более серьезным. Забрав подбородок в кулак, он сказал самому себе: «Нужно отвезти их домой!»
И Матула молча повернулся и вышел из хижины. Вид мальчиков был красноречивее всяких слов: на голове и лице у обоих кровоподтеки и синяки, ссадины и шишки, оба в грязи. У Плотовщика рассечено веко, а нос…
«Не повезло им. Попасть под такой град! И, наверное, они порядком замерзли. Домой, только домой! Нанчи приведет их в порядок».
Когда он добрался до деревни, уже светило солнце. Сняв в кухне шляпу, Матула устало опустился на стул.
— Господин агроном дома?
— А-а, Герге! Ну и погода! Пропал урожай! Как там в поле?
— Твой урожай не пропал, Нанчи. Гроза прошла стороной. А вот разбери-ка постель для ребят, приготовь ванну и вскипяти чай.
— Господи!
Матула потянулся за шляпой.
— Когда хозяин приедет, скажи, чтобы послал за ребятами телегу.
— Подожди, Герге! Что с ними?
— Да промокли… На телегу
— Погоди, Герге…
— Не могу ждать, Нанчи. Потому как сейчас они спят, и надо к тому времени, когда проснутся, развести костер.
— Не возьмешь чего-нибудь съестного?
— Дома их и накормишь.
Матула надел шляпу, а все мысли тетушки Нанчи уже сосредоточились на ванне и чае, ужине, куртках и теплой постели для ребят, а также на генеральном стратегическом плане их врачевания.
Пока же она смотрела на стул, на котором только что сидел Матула, и сокрушенно качала головой:
— Ну разве из него чего-нибудь вытянешь? Старый осел!
И поправила стул, хотя Матула даже и не сдвинул его с места.
Большой луг устало и лениво курился паром под лучами предвечернего солнца. Градины уже давно растаяли на дорогах, но камыш еще выглядел побитым, а заросшие травой прогалины имели такой вид, точно по ним проехал тяжелый каток. Деревья лишились половины листвы; поток воды нес вниз по течению трупик птенца цапли.
«Много птиц, наверное, погибло, — подумал Матула, — а вот кукуруза крепко все-таки стоит».
У хижины Матулу поджидал Серка, но и у него был унылый вид.
— Вижу, тебе тоже досталось. Ну и поделом — наверняка ты бродяжничал.
Матула шепотом отчитывал Серку, но вскоре разгорелся костер, и языки пламени буйно заплясали в прохладном воздухе.
Первым проснулся Кряж и испуганно приподнялся на постели: что горит? Потом заворочался и Плотовщик, а Матула обрадовался при мысли, что в хижине нет зеркала.
— Ну, что нового? — спросил он, стараясь изобразить на лице подобие улыбки.
— Ой, дядя Герге, мы чуть на тот свет не отправились.
— А вы разве не видели, что гроза идет? Плотовщик только рукой махнул.
— Когда мы заметили, гроза уже надвинулась на нас. Мы сидели глубоко в камышах, а тучи собирались у нас за спиной.
— Я так и подумал.
— Меня в озноб кидает, как только вспомню.
— Ну так и не вспоминай. А где ваша одежда? — Мы все побросали, и в ружье попала вода…
— Это не беда. Когда такое случилось, это все не беда. А теперь что нужно, то нужно. — И старик извлек из камыша бутылку с палинкой. — Ты и сейчас дрожишь в ознобе. — Матула налил немного в стакан.
— Не хочу, дядя Герге.
— Я ведь не спрашиваю, хочешь ты или нет. Сейчас это — лекарство!
— Дюла проглотил жгучую, как яд, палинку; его примеру последовал и Кряж. После этого они стали взирать на мир слегка отупело и в то же время с каким-то даже ухарством.
— Ну и здорово же ты, выглядишь, Кряж! Счастье, что тебя не видит твоя мать!
— Плотовщик, если бы ты видел себя! Жаль, что здесь нет зеркала.
— Ужо дома посмотрите на себя, — вмешался в разговор Матула, сушивший над костром их одежду.