Терновый венец офицера русского флота
Шрифт:
Пошли на сближение с ними.
В 16 ч. 45 м. 2 неприятельских аппарата, возвращаясь с налета на Церель, летят на пересечку нашего курса, на высоте не более 300 метров.
В 16 ч. 45 м. со «СК-17», единственного из трех, имевшего 47 мм орудие на противоаэропланной установке, открыли огонь по ним. Кроме того со всех трех катеров открыли стрельбу из пулеметов. Т. к. ни одна шрапнель не разорвалась, в 16 ч. 50 м. окончили стрельбу за бесполезностью. В промежетке между 16 ч. 49 м. и 16 ч. 51 м. оба аппарата обстреливали катера из пулеметов, причем оба наводили по видимому по «СК-17»,
За время борьбы с самолетами неприятельские катера, часть которых, по-видимому тралила в районе:
y=57 град.38 мин. 00 сек. и l = 21 град. 50 мин.
y=57 град.38 мин. 30 сек. и l = 22 град. 00 мин. ушли от нас несколько на W, т. к. мы потеряли время, ибо я изменил курс с таким расчетом, что бы курс самолетов пересек наш под прямым углом.
Окончив с самолетами, я вновь пошел на сближение с неприятельскими катерами.
Мичман Бруно Садовинский был в своей стихии. Куда-то вглубь сознания ушла вся революционная муть и лозунговая демагогия последних месяцев. Впереди по курсу — враг. Все было ясно и понятно.
Полчаса назад они отбились от двух германских аэропланов. Потерь не было… Начальник дивизиона, находившийся рядом на мостике, дал команду идти на сближение с германскими катерами. Бруно насчитал десять силуэтов.
Три против десяти, — промелькнуло в уме…
В этот момент дистанция между катерами уменьшилась до 28–30 кб.
Прицел…, целик… залп!
Носовая пушка гулко выстрелила и гильза во звоном покатилась по палубе. Снаряд лег перелетом и мичман скорректировал огонь.
В ответ открыли стрельбу и немцы, стреляя на недолетах. Уже все наши катера вели огонь.
Есть! Попадание! — не удержался от возгласа Садовинский. Было видно, как один из германских катеров задымил и, вывалив-
шись из строя, направился к берегу.
Кто из наших сторожевиков подбил немецкий катер, было не разобрать. Но это и неважно, — думал Бруно. — Главное, на одного врага стало меньше.
Бой продолжался, дистанция между катерами сократилась до 18–22 кб. осколки германских снарядов секли воду слева и справа от наших катеров.
Легкая рубка катера совершенно не защищала находившихся в ней офицеров и, казалось, лишь притягивала вражеские осколки. Но в пылу боя об этом никто не думал.
Подробно ход и результаты боя капитан 2 ранга А.Д.Кира-Динжан описывал на приложенной к рапорту кальке маневрирования катеров.
Как видно из прилагаемой схемы маневрирования, из положения А перешел в положение Б. Это я сделал тогда, когда увидел, что 4 неприятельских катера направились на NO. Т. к. мы впервые встретились с ними и нам не были известны их боевые элементы — не исключалась возможность и того, что, идя этим курсом, они нас отрежут от Цереля.
Какое у них вооружение? Какой ход? — мы не знали, только видели, что они значительно больше наших катеров. Вероятно увидя, что мы легли на курс близкий к Осту, 4 неприятельских катера повернули на W и присоединились к остальным. Тогда из Б я перешел в В, идя опять на сближение с ними.
Сначала, до выяснения их намерений, нащупывая их, я сближался медленно. Но подходя к В я увидел,
Я намеренно привожу рапорт А.Д.Кира-Динжана полностью. Этот уникальный документ никогда ранее не публиковался и об этом бое мало кто знает. Но не это главное. Главное — стиль написания казалось бы сухой, официальной бумаги, благодаря которому рапорт Андрея Дмитриевича читается как увлекательное литературное произведение.
Эскадренный полный ход, уже с середины сентября, для моторов несших усиленную службу в Ирбенском проливе, был не больше 17 узлов. Принимая во внимание это, а также то, что при ветре и волне от WSW непр. катерам было легче идти и держать курс (при значительно большем, по-видимому, водоизмещении) и что мы их догоняли довольно медленно, надо заключить, что их ход близок к 14–15 узлам.
Первые же выстрелы, при установке прицела 30 каб. дали перелеты, а при 28 каб. снаряды ложились между катерами, шедшими вначале беспорядочною кучею, а к концу боя растянувшимися.
Вскоре после начала стрельбы на одном из непр. катеров, приблизительно на одной трети длины его от кормы, показался дым и пламя, и катер повернул в сторону почти противоположную курсу остальных. Полагаю, что это было сделано для того, чтобы, приведя катер к ветру не дать пожару распространиться. Однако это продолжалось недолго и, вероятно, не имея возможности справиться с огнем, катер направился прямо к берегу.
Одновременно за нами, неприятель также открыл по нам огонь. Вспышки мелькали на всех катерах, но их снаряды до нас не долетали. Вероятно у них были 37 мм пушки.
Перед началом стрельбы мы заметили под самым берегом, к W от Михайловского маяка, стоявшее, должно быть на якоре, двухмачтовое, однотрубное судно, вроде сторожевого. Это судно при начале боя направилось к катерам и сопровождало их приблизительно до меридиана Михайловского маяка, после чего легло на W, вероятно, чтобы оказать помощь горевшему катеру.
В 17 ч. 22 м. я изменил курс немного влево, чтобы дать возможность всем катерам спокойно стрелять. В 17 ч. 25 м., израсходовав весь боезапас, я повернул на WSW, а затем на WNW. 2 последних выстрела с
«СК-17» дали:
при установке прицела = 22 каб. — перелет.
при установке прицела = 18 каб. — недолет.
«СК-1» м СК-4» сделали последние выстрелы уже после поворота по сторож. судну.
В 17 ч. 30 м., видя, что большие неприятельские тральщики, работавшие на SW от Цереля, идя курсом S, скрываются за Люзерортским мысом, я повернул на Менто.
В 18 ч. 25 м. в районе маневренного мешка, подняв «Ч» я пошел на Ост, для испытания возможности сигнализировать днем с помощью пистолета Вери, т. к. сигнализируя флагами, хотя бы и однофлажными сигналами, неудобно на катерах, т. к. требуют времени. Опыт показал, что с помощью пистолета Вери можно удовлетворительно дать сигналы в пасмурную погоду и с расстояния не более 30–35 каб.