Терновый венец офицера русского флота
Шрифт:
В это же время, формировались и «белые» добровольческие отряды финнов, которые возглавил генерал-лейтенант русской армии Карл Густав Эмиль Маннергейм. Финские добровольцы из Королевского Прусского 27-го егерского батальона составили ядро «белой» армии. Они отошли на север, в город Васа (бывший Николайштадт), где располагался военно-политический центр буржуазии и финских националистов. Финские учителя, врачи, адвокаты, инженеры, купцы, студенты стекались под знамена Маннергейма со всей страны со своими охотничьими ружьями и острейшими финскими ножами — «пуукко». Финляндия, со скоростью курьерского поезда, неслась к братоубийственной гражданской
Подавляющее большинство русских солдат и матросов, находившихся в это время в Финляндии, мечтало лишь о том, чтобы поскорей убраться из Финляндии домой, в Россию.
Снег все шел и шел. Балтийский ветер, по-волчьи завывая, свивал снег в тугие кольца метели. Под это тоскливое завывание вьюги заканчивался кошмарный и кровавый 1917 год…
Глава 3
Петроград. 1918 год
Зимние дни, тусклые, длинные и однообразные проходили серой чередой. На душе бывшего мичмана Российского императорского флота Бруно Садовинского было холодно и пусто…
От тоски, разочарования, неприкаянности, без службы и без перспектив, многие офицеры флота не выдерживали и начинали пить… Не крепко выпивать, что всегда было незазорно флотскому офицеру, а — пить, горько, глуша тоску, страх перед будущим, боль за своих близких и родных, отчаянье безысходности и потерю всех ориентиров в жизни. Многих угнетало еще и то, что на последнем общем собрании офицеров, в конце декабря прошлого года, в Мариинском дворце Гельсингфорса, из открытого протеста офицеров Балтийского флота ничего не вышло. Офицеры были неорганизованны, нерешительны и слабы. Как это ни горько звучит, но именно офицеры флота были мало сплочены между собой, и большинство из них финансово зависело от службы, ибо не имело других источников заработка.
Об этом тяжелейшем для офицеров периоде с болью свидетельствовал капитан 2 ранга Г.К.Граф:
«Что касается офицерства, то оно сильно изменилось к худшему. Далеко не все из него сохраняли свое достоинство. Несмотря на его тяжелое положение, на берегу сплошь и рядом происходили кутежи и скандалы… Были даже три случая, когда офицеры скрылись с солидными казенными суммами. Стало ясно… офицерство не может держаться и падает все ниже и ниже».
Большевистские указы лишили офицеров всех видов пенсий, в том числе и эмеритальных, состоявших из отчислений от жалованья в период службы и, тем самым, практически всех кадровых офицеров оставив без всяких средств к существованию.
Многие, прежде отлично служившие и воевавшие офицеры, поддались всепроникающему яду разложения. Слава Богу, это не коснулось Садовинского. Мичман сохранил достоинство и честь, но и его, оптимиста по натуре и просто психически крепкого человека, не обошла сильнейшая, душевная депрессия.
Мучаясь, переживая, перебирая в памяти все произошедшее, Бруно пытался понять и объяснить себе, что он и другие офицеры делали не так:
Да, офицеры, за редким исключением, не выступали на митингах и собраниях пред матросами. Большинство офицеров всегда стояло в стороне от всей этой митинговой говорильни, которая и ему самому претила до глубины души, — вспоминал Садовинский. — Конечно, офицеры понимали, что лозунги о «свободе, равенстве, братстве» дурманят головы нижним чинам, но, что бы обосновать матросам лживость красивой социалистической утопии, у офицеров часто не хватало политических знаний.
У самого Бруно, что греха таить, тоже не было большого политического опыта, и он совершенно не был подготовлен к роли митингового оратора. Теперь-то Садовинский понимал: будь офицеры более сведущи в политике, обладай они большими политическими знаниями, то могли бы бороться с проникавшими в матросскую среду «агитаторами», и, возможно, после переворота, они сумели бы удержать в своих руках матросов, с которыми не раз, в войне с германцем, вместе смотрели в лицо смерти.
Да, — соглашался с собой Бруно, — я не могу сказать, что плохо знал своих матросов. Я, и многие другие офицеры, особенно на миноносцах, ежедневно работали рука об руку с матросами и хорошо знали их. Эти матросы — городские и деревенские парни из самых разных губерний огромной страны, они и есть частичка российского народа, а, значит, мы, корабельные офицеры куда ближе к народу, — считал для себя мичман Садовинский, — чем все остальные: политики, юристы, врачи, актеры и прочие, не говоря уже о политиках-эмигрантах, прижившихся в Европе и многие годы отсутствовавших в стране.
Ведь это передо мной, — говорил себе Бруно, — ежегодно непрерывным потоком проходили матросы новобранцы — истинные представители народа. Я имел с ними дело всю свою офицерскую службу в течение нескольких лет, и я их ценил, да, я ценил и уважал толковых, сметливых, способных матросов своего корабля, а значит, я ценил и уважал в лице этих матросов свой народ. Разве это не так?
Через много лет, подтверждая подобные мысли, возникавшие, наверное, не у одного мичмана Садовинского, капитан 2 ранга Г.К.Граф писал: «Напрасно говорят, что офицеры не знали свой народ, что с ним их разделяло различие происхождения и социального положения.
В течение пяти лет все эти люди находились под непосредственным воспитательным влиянием офицеров, которые самым основательным образом знакомились с ними, узнавали их не только, в смысле пригодности к военной службе, но и просто как русский народ.
Матросы охотно несли офицеру все свои заботы, горе и радости, охотно делились полученными известиями из деревни, спрашивали совета, просили писать письма, прошения и рассказывали о своих семейных делах. Часто в часы досуга они говорили о жизни в деревне, о своем материальном положении и заработках.
Благодаря этому у офицеров составлялось определенное понятие о народе, о его положении в различных частях России, его интересах, характере и способностях».
Но я не понимаю, — злился на себя Бруно, — где, когда, на каком этапе оборвалась моя связь с матросами, уменьшилось мое влияние на подчиненных, и когда началось на них влияние агитации социалистов-революционеров?
Позже, Г.К.Граф обобщая с позиции прошедшего, причины успехов революционной социалистической агитации на флоте, делал следующие свои выводы:
«В машинные команды, то есть в машинисты и кочегары, чаще всего назначались молодые матросы из бывших заводских. Между ними сплошь и рядом попадались члены социалистических партий, которые на службе продолжали тайно поддерживать старые связи. Они-то и вели пропаганду среди команды. Времени для нее было много, подходящего места — сколько угодно. Матросы… все внимательнее и внимательнее вслушивались в сладкие речи о земле, воле, равноправии и других социалистических “благах”. Помешать такой агитации было почти невозможно, так как пришлось бы все время следить за командой, что сильно затруднялось условиями морской жизни, а сыск был противен всем традициям флота.