Территория пунктира
Шрифт:
Серьёзное заявление. Если ты дал слово и нарушил его, то можно прослыть лжецом. Никто не будет иметь с тобой дела, и рано или поздно какой-нибудь подросток, зарабатывающий репутацию ганмена, пристрелит тебя в зачуханом городишке типа этого. Так что бояться нечего, дуэль пройдёт честно.
Придерживаясь за стену, я на одной ноге пропрыгал к выходу и остановился на пороге салуна. Опираться на левую ногу было больно, так что тренировка с выхватыванием револьвера вряд ли поможет в предстоящем поединке. Ну да я и без того на это не рассчитывал. В крайнем случае, можно присесть или наклониться.
— Что встал? — крикнул шериф. — Спускайся на дорогу.
Я спустился. Из-за ратуши выглядывали пинки. По рожам было видно, что с решением шерифа они не согласны, но в стороне стояли двое помощников, которые при необходимости могли это решение подтвердить из дробовиков. Шериф и Улли разошлись подальше друг от друга. Сигнал к началу. Как только они потянутся за револьверами…
На втором этаже банка качнулась занавеска — и меня швырнуло на землю. Следом раздался грохот выстрела. Ноги забились в конвульсиях, горло взбрыкнуло и выбросило изо рта сгустки крови и лёгких. Шериф нагнулся надо мной и усмехнулся:
— Ты всегда был наивным метисом, Плешивый. Глупым, наивным метисом.
Глава 18
Состояние: Санкт-Петербург, 2 ноября 1833 года
— Да ты сам наивный! — я потянулся, чтобы схватить его за грудки.
— Егор, спокойно, спокойно. Вы уже здесь. Вы вернулись.
Я сидел на диване в зале Основателя. Штейн держал меня за запястья, Файгман давил на плечи, прижимая к спинке. Но всё это было не реально. Я вырвался, вскочил, в груди клокотало. Я по-прежнему был на Диком Западе, и поганый шериф, нарушивший слово, хотел меня повесить. Шериф, разумеется, Файгман. Я извернулся и долбанул его пяткой в колено. Куратор взвыл и боковым правой всадил мне в челюсть.
Хороший удар, вырубающий.
В нокауте я находился секунд пять-шесть, потом сквозь пелену бессознания проступили очертания Штейна. Он выговаривал Файгману:
— Вы должны вести себя более сдержано, коллега.
— Мартин, вы сами видели: он ударил меня!
— Это ничего не значит. После калибровки такое бывает. Даже опытные оперативники не всегда способны совладать с эмоциями.
— Вот-вот. Поэтому по регламенту носитель должен ожидать ПС в камере возвращения. Там есть всё необходимое, чтобы успокоится. Вы же, в нарушении правил, настояли на том, чтобы оставить его здесь, а теперь упрекаете меня в несдержанности.
Штейн заметил, что я пришёл в себя.
— Егор, ну, как вы?
Я сделал несколько глубоких вдохов. В груди ломило. Ощущение, что пуля пробивает тело насквозь, уходить не спешило.
— Хреново, господин старший куратор. Выпить есть?
— Шутите? Это хорошо. Пойдёмте ко мне в кабинет, напишите отчёт. В подробностях.
— Да уж какие тут шутки… Вы обещали мне полчаса. А сколько прошло на самом деле?
— Время не имеет значения, Егор.
— В этот раз имеет.
Я чувствовал себя разбитым, и вряд ли это последствия удара Файгмана. Это было тем более странно, что после прошлых калибровок я такого не испытывал.
Мы вернулись в кабинет на третьем этаже, Штейн усадил меня за бюро, подвинул чернильницу, положил
Я повертел перо в пальцах.
— А можно обычную ручку?
— Мы в девятнадцатом веке. Все предметы должны соответствовать своему времени.
— Я таким писать ещё не пробовал.
— В этом нет ничего сложного, просто не окунайте перо глубоко в чернила.
Ладно, постараюсь не окунать.
Я испортил несколько листов, прежде чем смог без клякс и более-менее складно изложить на бумаге то, что пережил в реальности. Некоторые диалоги и сцены в силу их неэтичности пришлось опустить, но в целом получилось правдоподобно. Штейн посмеивался, перечитывая мой опус.
— Что ж, вы пережили интересное приключение, Егор. А теперь ступайте, вам необходимо отдохнуть.
Я вернулся в свою комнату в Белом флигеле. В темноте прошёл к кровати и лёг не раздеваясь. Можно позвать Шешеля. Он наверняка не спит, ждёт моего возвращения. Вот полежу немного и обязательно позову…
Разбудил меня стук в дверь. Сквозь шторы пробивались светлые полосы, значит, уже утро.
— Кто там? Входи, не заперто.
В дверь просунулась голова мальчишки-посыльного.
— Господин Саламанов, я принёс новое расписание.
— Давай сюда.
Мальчишка вошёл в комнату, протянул лист бумаги. Я развернул его. Занятия в библиотеке переносились на послеобеденное время, а с утра у меня теперь была практическая подготовка.
— Что ещё за практическая подготовка? — спросил я.
Но мальчишка уже убежал. Вместо него ответил Слободан.
— Тренировки с холодным и огнестрельным оружием.
Он стоял в дверном проёме как статуя Аполлона Бельведерского, только в одежде. Я всегда мечтал увидеть эту статую в оригинале. Надеюсь, её ваяли не с Шешеля.
— Выглядишь помятым, брат. Так и спал в одежде? Я тебя вчера ждал. Думал, придёшь, расскажешь.
— Я тоже так думал. Хотел полежать немного, и уснул.
— Понимаю. Ладно, идём в манеж, потом поговорим.
Манеж находился на первом этаже в правом крыле. Народу было немного, человек десять, и все в защите, похожей на облегчённый кирасирский доспех семнадцатого века. Я прошёл вдоль длинного ряда стеллажей. Везде оружие, оружие, оружие, начиная от фузей и мушкетов и уходя вглубь веков к примитивным топорам и лукам. Я брал некоторые образцы, рассматривал. В основном это были хорошего качества реплики, похожие я видел, когда ходил в клуб исторической реконструкции.
— Нравится?
Сзади подошёл мужчина. Невысокий, сухощавый, с испанской бородкой; он и одет был как испанский идальго накануне дуэли: короткий жакет поверх белой рубашки, штаны, на ногах мягкие кожаные туфли, на поясе шпага [46] с эфесом в три четверти инкрустированным жемчугом.
46
Шпага — разновидность меча, но более лёгкая, длиной около метра или больше.