Теща
Шрифт:
Подняв с песка полотенце, которого Костя сослепу не заметил, она принялась вытираться – также медленно и неспешно.
Сначала она вытерла голову, стриженную накоротко, как у всех воспитательниц, вынужденных целое лето жить без горячей воды с общей баней раз в неделю.
Затем обсушила грудь – подняв по очереди каждую молочную железу, вытерла под ними – потом принялась за плечи.
После плеч занялась подмышками, бедрами, коленями… Тело ее было не слишком обильным, но каждая часть требовала внимания.
Когда женщина, раскорячившись, стала отжимать интимные волосы, Костя не выдержал еще раз.
После этого, затихнув по-заячьи, уже вконец обессиленный, он с прежним наслаждением наблюдал.
Завершив процесс, голая женщина положила полотенце на плечо, вернулась в воду и быстро постирала трусы.
Выйдя на берег, по очереди ополоснула ступни от песка, вытерла их и вдела в туфли.
Набросила на плечи рубашку, подхватила галстук, кое-как застегнула юбку и пошла, помахивая мокрыми трусами, как черным пиратским флагом.
Очень белые ляжки ее одуряюще сияли в ночи.
Все описанное Костей казалось нереальным и возможным лишь во сне – но я не сомневался, что так было на самом деле.
Реальность происшедшего казалась особенно реальной благодаря тому, что в этот первый раз ничего действительно сверхъестественного с самим Костей не произошло.
Дождавшись, пока женщина исчезнет, хлопнув дверью невидимого домика, он вернулся в свою общую спальню и мгновенно уснул сном облегчившегося праведника.
3
Надо ли говорить, что в жизни моего друга наступила идиллия, о какой перед лагерем он не мог мечтать.
Костя идентифицировал время ночного купания: жизнь была расписана по часам, воспитатели могли делать что угодно, но отклоняться от графика не смели.
Ускользнув из отряда днем, он пробрался к тыльной стороне пруда и оборудовал себе место не на косогоре возле тропинки, а снизу – на песчаном берегу, где женщина раздевалась.
В кустах, конечно, пытались продолжить жизнь недотравленные комары, но это казалось ничтожной платой за возможность видеть воспитательницу, которая обнажается в каких-то полутора метрах.
Женское тело, пробывшее весь день в несвежей одежде, испускало обонятельную симфонию. То была смесь запаха подмышек, необъяснимый аромат бюста и живота, чего-то еще. Но сильней всех звучал дух промежности: застоявшийся и в первый момент не очень приятный, через полсекунды он кружил голову.
Так продолжалось безмятежно счастливую неделю, которую мой друг провел в тумане, стремясь быстрее прожить маятный лагерный день и нырнуть в дышащий сладострастьями вечер.
Едва звучал отбой, Костя выжидал необходимый срок, выскальзывал из палатки и, прокравшись краем зарослей, заползал на позицию. Однажды уловленная, ситуация повторялась изо дня в день.
Созерцательное наслаждение от реальной женщины могло продолжаться до конца смены, не вырастая во что-то более существенное.
Но найдя оптимальный вариант, Костя на нем остановился.
Кажется, я уже отмечал важное явление, которое мешает спокойно жить.
В те годы мы еще не знали, но чувствовали, что природа сексуального не имеет горизонтальных асимптот. Даже самое сладкое наслаждение на второй, максимум на третий раз становится недостаточным. Единожды выпущенный на волю, бес похоти гонит вперед, вынуждая совершать не всегда разумные поступки.
Последнее я понял во взрослом возрасте, но сейчас речь не об этом.
Костю, без удержу пьющего эротическую чашу, томила возрастающая жажда.
На исходе благостной недели, уже не удовлетворяясь визуальным образом «русалки» в темных водах, он не вынес искушения.
Дождался, когда она отплывет подальше, выскользнул из кустов, метнулся к груде ее вещей и схватил черные трусики, лежавшие поверх всего прочего.
Воспитательница совершала круги, разгоняла волну длинными выменами, а Костя наслаждался на полной вершине счастья, прижав к лицу внезапную добычу.
…Я вспомнил, как наслаждался сам в Крыму, нюхая всего лишь салфетку, которой женщина только что вытерла свою мокрую… писку.
И понимал, что, должно быть скончался от переизбытка наслаждений, если бы вдыхал аромат нижнего белья, весь день пробывшего на потеющем теле…
Костя не скончался.
Но увлекся.
Хотя, возможно, все к тому и шло; мой близорукий друг в темноте видел не дальше кончика носа, а насквозь прожженная любительница ночных купаний все видела и лишь хотела удостовериться в серьезности его намерений.
Так или иначе, Костя был позорно захвачен с трусами в руке.
Воспитательница хорошо знала пруд: отплыв из поля зрения, она выбралась на берег, бесшумно обошла кусты, спустилась по тропинке – и набросилась на пацана, еще дрожащего в конвульсиях.
Оглушив традиционным набором фраз, использующих словосочетания «мерзкий бесстыдник», «гадкий мальчишка» и «все узнают родители», она схватила его за плечо и, не тратя времени, бросив на берегу мало кому нужную одежду, утащила к себе.
Произошедшее потребовало не больше минуты, но обрушило Костину жизнь.
4
Человеческая память имеет особую организацию, построенную по стохастическим законам.
Что-то очень нужное, просто-таки необходимое она может удержать с великим трудом ненадолго и потерять в любой момент. А нечто случайное фиксируется надолго – если не навек.
Недалеко от дома, где мы с Нэлькой живем со дня бракосочетания, пролегает красивый бульвар. На его клумбах с весны до осени пестреют сменяющие друг друга цветы, особенно красивые под насаженными в ряд кустообразными рябинами. Они тоже радуют глаз: сначала играют узкими листьями, потом манят наливающимися гроздьями, затем напоминают, что жизнь продолжается в ягодах, краснеющих на голых оранжевых ветках.