Тесные комнаты

Джеймс Парди

– Все Ванс, перестань. По-моему ты на самом деле злишься на меня из-за того, что я рассказал тебе, что я... ну, такой...

– Ничего подобного, - горячо перебил Ванс.
– Не верю я, что ты какой-то там гомик или голубой, или как там еще это зовется... Это после тюрьмы ты стал себя таким считать.

– О, Ванс, Ванс... Я на самом деле такой, я такой, такой.

Сидней издал рыдание и закрыл ладонями глаза, так что отметины зубов отлично предстали брату на обозрение. Ванс извинился и, забрав свою тарелку, ушел на кухню. Там он на полный напор включил кран, чтобы не слышать никаких звуков из столовой. Когда он вернулся в

комнату, Сидней уже отнял от лица руки и смотрел невидящим взглядом на свою порцию хлебного пудинга, который приготовил брат, выступивший в тот день в роли повара доктора Ульрика.

– Ладно, проехали, Сидней, - сказал Ванс, подойдя к брату и положив руку ему на плечо.
– Прости, что вспылил.

– Это единственное, на что я гожусь, Ванс... Кормить мертвого парнишку.

Не отвечая, Ванс отвернулся, и, положив руку брату на плечо, продолжал долго и крепко сжимать его пальцами.

На следующий день Ирен встретила Сиднея в газовом платье, которое колыхалось легкими волнами, качая маленькие голубые цветочки, рассыпанные по всей ткани; ее узкая талия была перехвачена сатиновым поясом. Коснувшись ее руки, Сидней ощутил аромат духов, напоминавший дыхание пионов.

– Я подумала, что если тебе будет интересно, можно посмотреть фильм, который я сняла о Гарей два года назад... Он идет всего несколько минут... Хочешь, Сидней?

– А то, конечно хочу.

Временами Сидней замечал, что между ней и сыном существует какое-то сверхъестественное сходство. В этом было даже что-то жутковатое.

Они тотчас перешли в небольшую комнатку, примыкавшую к не в меру роскошной, но при этом как будто заброшенной и ненужной гостиной, и Ирен жестом пригласила его сесть в гигантское кресло, обитое тканью с цветочным узором.

Проектор хозяйка установила заранее и теперь позвала слугу, чтобы тот его настроил: этот слуга, казалось, всегда был где-то поблизости и был готов явиться по первому ее распоряжению. Его звали Дэймон. Он почти никогда не проявлял ни эмоций, ни интереса к происходящему, и даже не подавал вида, что вообще кого-то замечает или узнает. Дэймон мгновенно настроил проектор и одно единственное слово, напечатанное фиолетово-черными буквами -

ГАРЕТ

– проплыло по экрану овальной формы, которого Сидней вначале и не заметил у стены в глубине комнаты.

Миссис Уэйзи села точно позади него, поставив себе нечто вроде раскладного походного стульчика. Сидней не был до конца уверен, остался ли Дэймон в комнате или вышел. Он предположил, что нет, однако обернувшись чтобы проверить, он сперва оказался лицом к лицу с Ирен, которая одарила его улыбкой, и лишь потом мельком заметил Дэймона, сосредоточенно и со знанием дела занимавшегося проектором.

Фильм начался с того, как "прежний" Гарет в конюшне чистит скребницей белого мерина с золотистыми отметинами. Далее было показано, как юноша мчится уже на другом, более горячем коне, по дорожке для скачек, что находилась примерно в миле от его дома. Эти кадры, наконец, подытожил крупный план, на котором Гарет держал в одной руке поводья, а другую крепко сжимал в кулак. Именно этот крупный план и вселил в Сиднея недоброе предчувствие. В смотревшем с экрана красивом, еще совсем мальчишеском лице, которое светилось здоровьем и даже беззаботной радостью, было, однако, что-то такое --

возможно это читалось в выражении его губ -- что наводило на мысль о... как бы это выразить? Несчастье, наверное. Несчастье, которое, как Сидней уже знал, постигло его и теперь придавало всему этому фильму особый смысл. А может и нет, вдруг подумал Сидней с дрожью, несчастье, которое еще впереди.

Потом было показано, как Гарет сидит в одиночестве возле стога сена. Опускался вечер: на этом месте у фильма неожиданно появился звук, и стало слышно как вдалеке, словно затравливая кого-то, лают собаки, и тотчас, создавая эффект, как будто настоящий Гарет -- тот, что остался наверху -- вдруг решил посетить показ фильма о себе самом, в зале раздался его голос.

Однако слова Гарета были такими малопонятными и настолько не сочетались с его действиями в кадре и с содержанием фильма, что Сидней в крайнем недоумении даже привстал с кресла, но вспомнив, где находится, тут же сел на место. Гарет сказал:

"Я ему пообещал, что буду у Ручья Воина, но мой конь почему-то не любит уходить так далеко. Так что пришлось пешком. Ручей весь высох и я даже подумал, может это вообще не то место. Но он был там и ждал меня, и он сказал, что если нужно, ждал бы до тех пор, пока не заплачут полюса и горы не обратятся в пыль".

Далее все заглушил шум, похожий на шипение пластинки, и хотя Гарет еще продолжал говорить, разобрать его слов было уже невозможно.

– А где этот Ручей Воина, мэм?
– обернувшись, поинтересовался Сидней, но Ирен сидела опустив голову и обхватив ее руками, и по всей видимости либо не слышала вопроса, либо была слишком поглощена горестными мыслями, чтобы отвечать.

Затем последовал заключительный кадр, где Гарет подставил налетевшему с силой ветру свои кудри, которые он в ту пору носил довольно длинными, перешедший на крупный план его глаз и чела, которые теперь имели умиротворенное выражение. В самом конце рот его приоткрылся, однако никакого звука не последовало. Тем не менее, юноша явно что-то произнес и Сидней попытался своими губами повторить движения губ Гарета, чтобы разгадать, что же тот сказал. Однако, у него ничего не вышло.

Дэймон включил свет, и на губах Ирен вновь появилась улыбка.

Аромат пионов растаял, и теперь вокруг ощущался сильный запах кожаной упряжи, как будто удила, поводья и седло прямо из в фильма перенесли в комнату и сложили где-то рядом. Снаружи тоже доносился тот же разноголосый собачий лай.

– Гарету сегодня немного нездоровится, и, думаю, тебе лучше к нему не ходить, Сидней..., - сказала Ирен.

Однако, на лице брата Ванса выразилось такое разочарование, что она добавила: "если, конечно, ты сам этого не хочешь".

– Хочу, - к собственному удивлению, Сидней изъявил это желание грубым, громким, чуть ли не яростным тоном.

– Просто, мне кажется, тебе не стоит делать ему сегодняшнюю процедуру. Лучше пока освойся, а ей пусть займется Дэймон, он это хорошо умеет.

– Но я думал, - в голосе Сиднея по-прежнему преобладал гнев, - я с первых дней буду всему учиться... Вы во мне засомневались, Миссис Уэйзи?

– Пожалуйста, называй меня Ирен.

Он молчал.

– Засомневалась? Что ты, ни на секунду, - ответила Ирен уязвлено и ее взгляд обратился к лестнице, ведущей наверх.
– Просто дело в том, что процедура, которую сейчас предстоит сделать, не из приятных, - добавила мать Гарета как бы в оправдание.