Тетрадь в сафьяновом переплете
Шрифт:
Как сказал Петр Иванович, он пошел более для того, чтобы понаблюдать российские нравы, нежели искать расположенья. И нравы эти чрезвычайно его позабавили.
Потемкин долго его не принимал. Более того, вышел карлик Мосс, шут Потемкина, и предложил Осоргину поиграть в шахматы.
— Как важный гость, так сразу меня шлет на партию, — объявил карлик, одетый в строгую европейскую одежду, однако же с тюрбаном на голове.
— В шахматы я не очень умею, — возразил Осоргин.
— Ага! — воскликнул шут. — Он так и сказал: «Небось в шахматы не станет играть, небось другие игры припас».
— Я не любитель азартных игр, — терпеливо сказал Осоргин.
— Ага! — воскликнул шут. — Он так и предполагал. «Небось, — говорит, — без азарту, а держит в кармане свою карту!»
Осоргин встал.
— Вероятно, его светлость заняты, — сказал он, — так мы можем сапоги и в другой раз почистить.
Шут сначала онемел, а потом расхохотался. Через мгновенье он исчез, чтобы с удовольствием передать слова Осоргина. Тотчас растворились двери, в малиновых шальварах и расшитом халате вышел Потемкин и заключил молодого графа в объятия.
— Умен, умен! — говорил он. — Ты на Мосса моего не сердись, он всякого разыграть готов.
— Вместе стараемся! — выкрикнул сзади Мосс.
— Слыхал о тебе от батюшки, — сказал Потемкин. — Ну, пойдем ко мне, я тут наряды смотрю.
Приглашенье что-то вместе рассматривать считалось милостью. Часами мог перебирать Потемкин в руках драгоценные камни, шкатулки или, например, головные уборы, из которых больше всего любил кивера. Одних киверов возили за ним слуги до трех сотен.
На этот раз Потемкин любовался нарядами, купленными для племянниц. При этом перед ним лежали императорские рескрипты, на одном из которых граф Осоргин прочитал: «Об уборе дам, имеющих приезд ко двору». Лакеи выносили бесконечные платья, ротонды, рединготы и чепчики.
— А вот этот левит не хорош ли? — спрашивал он у Осоргина и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Ей-богу, для Нюрки, с ее куафюрой, сейчас пойдет!
Расставили по столу десятки туфель, атласных, парчовых, серебряных, золотых. Внезапно Потемкин схватил одну пару и растоптал ногой.
— Что за оказия с этаким бантом! Я у самой матушки видал подобный! Вы что, злодеи, уморить меня захотели?
Парад одежд для племянниц закончился. Потемкин подвел Осоргина к огромной, висевшей на стене карте России и сказал:
— Ты посмотри, какая громада! В Тавриде бывал?
Осоргин отвечал, что как раз собирается в путешествие.
— А зря, — произнес князь, — надо бы через два года. Будущим летом матушка едет, и на ее визит я все обустрою. Нынче, конечно, ты всякую дрянь повстречаешь, а через год не Таврида тебе будет, а пряник.
Что и говорить, «пряник» Потемкин сделать успел. Забегая вперед, скажу, что путешествие императрицы по русскому Югу золотым звоном отдалось по всей Европе, ибо сопровождали ее сотни иностранных послов и прочих важных персон. Устеленные коврами, изукрашенные резьбой и флагами плыли по южным водам расписные галеры, и смотрели на них с берегов нарядные деревеньки, кланялись богато разодетые поселяне, тучные стада паслись на зеленых лугах. Роскошные дворцы встречали знатных путешественников, умельцы показывали изделия, играли на скрипках и дудках, подносили на блюдах дары степей, лесов и вод.
Знал Потемкин, как угодить императрице. Понимала она, что не все так ладно в Малороссии и Тавриде, но ценила тот вклад, который сделал Потемкин, чтоб показать ей богатое представление. За то и любила.
Расставаясь с Осоргиным, приобнял его Потемкин и произнес:
— Батюшке передай, чтоб не серчал. Давнюю он имеет вражду, а глупо. Тебя, как вернешься, представлю матушке-императрице. Ступай, ступай.
А когда повернулся и пошел от него Осоргин, внезапно стащил с себя мягкую туфлю и запустил ее в спину графа. Тоже известный знак милости! Петр-то Иванович знал, потому и ушел не оборачиваясь, а только слегка усмехаясь.
Уже в прихожей догнал его карлик Мосс и, кривляясь, сунул в карман золотую щетку с бриллиантами.
— Их высокоблагородие жалуют! — крикнул он.
Петр Иванович повертел щетку в руках и запустил ею в дверь. Сказывали потом, что и этот поступок пришелся Потемкину по душе. Храбрец, мол, этот молодой Осоргин, но, подумав, вероятно, решил, что слишком уж храбр, и обещанного приема у императрицы Осоргин так и не дождался.
Феодосия
(продолжение)
— Вот что, — сказал Осоргин, — ты, Митрофан, бери здесь что хочешь и в любое время, но меня от свидетелей уволь. Я нынче же переберусь в другое место. Одного не понимаю, если тебя подрядили наладить чеканку, зачем механизмы в иное место таскать? Монетный двор для того и создан. Делай свои работы тут.
— Не приказано, — отвечал Артамонов. — Дело мое небольшое. Машину я должен взять и свезти на Черную Гору.
— Куда?! — Петр Иванович поперхнулся от неожиданности.
— Да на Черную Гору…
Некоторое время длилось безмолвие.
— На Черную Гору? — переспросил граф. — Но это, голубчик мой, так далеко…
— Говорят, недалече.
— Нет, — сказал Петр Иванович, — не понимаю… Опять эта Черная Гора…
— Ну, я пошел, ваше сиятельство, — произнес Артамонов и направился к своей коляске.
— Постой, постой! — позвал Осоргин. — Ты знаешь, где расположена эта гора?