Тетя Жанна
Шрифт:
— По-моему, Боб кричит, — сказала Жанна через мгновение.
— Он-то не боится. Он ничего не знает. Он слишком мал. Боже, прости меня!
— Тише!
— Что такое?
И, поскольку Жанна пошла к двери, Луиза двинулась за ней — все так же на коленях.
— Нет. Это хлопает ставень. Я думала, что это ребенок.
Она прекрасно понимала, что Луиза испытала укол ревности за то внимание, которое Жанна оказывала малышу; эта ревность с минуты на минуту могла смениться яростью.
— Подымись и выпей кофе. Если уж молния должна в нас попасть…
— Умоляю, замолчи!
— Тогда успокойся. Вот-вот вернется Анри. Твоя дочь, конечно, тоже вернется сегодня вечером, и ей нужно будет рассказать, что произошло.
— Они не тратят свое время на меня, так же не тратили его и на отца.
Или, скорее, время от времени они еще проявляли заботу об отце, боялись его огорчить, а вот уж со мной…
— Ты все видишь в черном цвете, Луиза.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего. Только то, что сказала. Ты сама себя мучаешь, словно получаешь от этого удовольствие, вместо того чтобы посмотреть на вещи прямо.
— Ты уверена, что не имела в виду совеем другое?
Признайся, Алиса тебе рассказала?
— Еще раз говорю — нет. Доктор Бернар тоже. И никто другой ничего мне не говорил. Просто я услышала запах твоего дыхания, когда ты утром открыла мне дверь своей комнаты, и все поняла.
— Я тебе противна?
— Нет.
— Почему?
— Я знаю, что это такое.
— Ты не считаешь, что я виновата?
— Нет.
— Я не подлая?
— Всего лишь слабая.
— Я по-всякому пыталась. Бывало, не притрагивалась к нему несколько дней, неделю, иногда две. В такие периоды я специально делала так, чтобы дома вообще ничего не было, а на винный склад я старалась не ходить. Я больше так не могу, Жанна. Я дошла до края. Я ни на что не годна. Пользы от меня никакой. Я никому не нужна. Это я должна была умереть…
— Не говори так.
— Нет, нужно, чтобы я об этом сказала, потому что с самого утра меня мучает одна мысль. Я не спала ни минуты. Я слышала каждый звук. Я прислушивалась к твоим шагам. Все это время я думала об одном и том же, я задавалась одним и тем же вопросом. Ответь мне честно. Ты не видела его много лет, но он твой брат. Это моя вина, скажи? Он из-за меня это сделал? Прошу тебя, скажи мне. Жить с этой мыслью… это ужасно! Мне нужен кто-нибудь, кто простил бы меня…
— Ты полностью прощена.
— А ты, ты меня прощаешь?
— Мне не за что тебя прощать.
— Ты простишь меня от имени твоего брата?
— Я убеждена, что он никогда и не сердился на тебя.
Ведь это он, прежде чем уйти в мир иной, попросил у тебя прощения.
Она задумчиво прошептала:
— Это так!
Но в ней все так же продолжали биться разные мысли — то черные, то чуть светлее, и от этого она выглядела как человек, пугливо ищущий выход. Свет надежды горел в ней лишь несколько мгновений и, погаснув, оставил ее еще более подавленной, чем раньше.
— Это потому, что Робер был хорошим человеком. Но я-то вовсе не такая. Я пыталась. Я никогда не смогу. И поэтому не бросай меня, Жанна. Я не хочу одна оставаться в этом доме. Мне будет страшно от взглядов сына и дочери, когда они вернутся. Ты сама видела сегодня утром — у Алисы для меня нет ни слова сострадания. Их для меня никогда ни у кого не было.
О да, Робер! И он тоже устал. Вот что произошло, понимаешь ли ты? Он надеялся. Потом он понял, что ни к чему это не ведет, что ничего поделать нельзя, и замкнулся. В течение многих лет я видела, как он замыкается в себе все больше и больше. Ему случалось еще и посмеяться и пошутить, но только когда у нас были посторонние или когда он думал, что находится с детьми один. А еще он, одеваясь, мог невзначай напевать, но стоило мне в этот момент войти в комнату, как он снова принимал обычный отсутствующий вид.
— Ты просто вбила себе это в голову.
— Я могу почти точно сказать, когда это началось. Сразу же после смерти его отца, вот уже десять лет. Дети были маленькие, дело процветало. Мы зарабатывали много денег и именно тогда с радостью решились на перестройку дома… Жанна!.. Прямо в мост!
Но молния не попала в мост напротив дома, и снова послышался шум дождя. Они были совсем одни в ярко освещенной белой кухне, все остальное в доме тонуло в темноте; ни одной ни другой не приходило в голову перейти из кухни в какую-нибудь комнату.
— Раз уж я должна остаться здесь, мне нужно позвонить в «Золотое кольцо», чтобы их предупредить.
— Только не звони, пока не кончится гроза. Это слишком опасно.
— Я могла бы туда сбегать, когда все это кончится, и забрать свой чемодан.
Она сняла с крючка передник, который стал уже ее передником, и завязала его на себе.
— Что ты собираешься делать?
— Нужно приготовить обед.
— Для кого?
— Для тебя, для меня, для твоих детей, когда они вернутся.
— А если они вернутся поздно ночью?
Жанна не ответила и принялась за работу. Луиза продолжала стоять, облокотившись на раковину и чувствуя свою бесполезность перед снующей взад-вперед невесткой.
— Я не знаю, как ты делаешь.
— Как я делаю что?
Чего ради объяснять? Жанна и так поняла. А объяснить было бы нелегко.
К тому же это заняло бы так много времени!
— Еще чашку кофе?
— Спасибо. Ты очень добра.
— Я не нашла в доме одну вещь: ящика для отходов.
Раньше он стоял во дворе, слева за дверью.
Луиза сделала два шага и потянула выдвижной ящик, отчего весьма совершенное устройство пришло в действие.
— Чем я могу тебе помочь? — спросила Луиза без особого, впрочем, энтузиазма.
— Ничем. Сиди. Гроза проходит.
— Ты думаешь?
— Она проходит. Я обещала служащему похоронного бюро позвонить сегодня вечером по поводу писем с извещениями. Список адресов ему нужен как можно раньше. Фамилии клиентов он возьмет завтра у бухгалтера. Этот служащий надеется получить у епископа разрешение на отпевание.