Тихая Война
Шрифт:
Ребенком Берри был добродушным, но только до той поры, пока получал, что хотел, и получал незамедлительно. Выдающимся интеллектом он не отличался, часто ленился, а в последнее время проявлял склонность к бездумной жестокости. После нескольких инцидентов с товарищами по играм — благо все они были детьми слуг — Шри пришла к выводу, что ребенка нельзя оставлять наедине с детьми младше него. Несмотря на характер, Берри всегда сильно и беззаветно любил мать и брата, оставался им бесконечно преданным. Шри души в нем не чаяла и с большим терпением относилась к его выходкам, помня, что сын всегда будет зависеть от нее, нуждаться в том, чтобы мать защитила его от его же глупости и импульсивности. Когда Шри позвала его, Берри вылез из бассейна и покорно потопал к матери, а затем рассказал, как ездил на городскую ферму. Она отвлеклась от проблем и забылась, внимая его радостной болтовне. Она взяла на себя обязательства. Назад пути нет. И нечего страдать по этому поводу.
Однако позже в постели, когда мускулистое тело Ямиля Чо скользило по ней, подобно змее, когда его умелый язык, рот и пальцы заставляли Шри кусать губы, лишь бы не закричать, — тогда в разгоряченной темноте перед глазами промелькнуло лицо обреченного молодого человека, доставившего иглу памяти.
7
— А вот и он, — заявил Ньют.
«Слон» скользил вокруг Сатурна, приближаясь к Энцеладу. Впереди из–за дымчатого края газового гиганта показался Мимас. Одно окошко в пространстве памяти корабля выдавало увеличенное изображение «Гордости Геи»: ее овальный черный корпус четко выделялся на фоне изъеденной кратерами поверхности маленького спутника. На другом демонстрировались данные радара. Что–то крохотное и едва уловимое мелькнуло на фоне мощного эхо–сигнала бразильского корабля, слилось с ним и двинулось дальше. Мэси поинтересовалась у Ньюта, что это было, уж не один ли из боевых однопилотников?
— Скорее свита, — ответил мужчина. — Два–три наших корабля постоянно следят за бразильцами.
Он увеличил оптическое изображение, и на экране высветились две яркие точки, зависшие на разных уровнях позади «Гордости Геи».
— По размеру походят на «Слона»? — уточнила Мэси.
— Да, примерно.
— Большой корабль эта «Гордость Геи».
— И еще два движутся в нашу сторону.
— Ты когда–нибудь делал что–то подобное прежде? Был в дозоре? Следил за кем–то?
— Пару раз, быть может. Так, проносился на бреющем полете.
— Их этим не отпугнешь.
— Конечно, нет. Но мы обязаны напомнить землянам, что далеко не все рады их присутствию. Кроме того, мы хотим знать обо всем, чем бразильцы здесь занимаются. Вот потому и летаем поблизости. Забиваем им телеметрию и радар. Сбрасываем небольшие бомбы. В общем, досаждаем, как можем, и надеемся, в итоге допечем их и деморализуем. Ты наверняка считаешь, что это ребячество.
— Я думаю, что никто из вас ни разу не участвовал в настоящей войне, где стреляют и убивают.
— Хочешь сказать, когда развернется действо, я должен отсиживаться и надеяться на лучшее, так? Или еще хуже того — сдаться прежде, чем всё начнется? Как люди Каме лота.
— Я лишь надеюсь, что ты не лелеешь романтическую фантазию о том, как выйдешь героем после столкновения один на один с однопилотником. Потому что тебе не выжить после такой встречи.
— А знаешь, почему я проголосовал против альянса с Парижем?
— Ну уж точно не для того, чтобы меня порадовать.
— Если оставить в стороне тот факт, что Мариса Басси хвастун и трепло, я прекрасно понимаю: нам не под силу переиграть землян в ими же затеянной игре. Чтобы победить, нужно оказаться умнее их, — принялся втолковывать Ньют. — Тебе стоит задуматься над этим. Если начнется война, тебе понадобится надежное укрытие. Потому что рано или поздно бразильцы явятся за тобой. Глядишь, тогда ты поймешь: отсиживаться — не лучший вариант.
Мэси прекрасно осознавала, что Ньют ждет не дождется, когда она примется расспрашивать его о планах, о том, что он с друзьями собирается предпринять здесь и в других частях системы Сатурна. Но в то же время она знала, что парень просто ее дразнит, флиртует. Ловит кайф.
— В отрядах мелиорации и реконструкции я усвоила один урок, — отвечала она. — После контакта с врагом все планы идут псу под хвост.
Ньют рассмеялся:
— Похоже, придумать хороший план тебе еще ни разу не удавалось.
Энцелад представлял собой яркий белый снежный ком. Слои ледяных кристаллов образовывали относительно ровный рельеф поверхности и отражали большую часть солнечного света, падавшего на спутник. На Южном полюсе под хрупкой коркой яростно бурлила горячая вода, которая потом гейзерами вырывалась наружу сквозь трещины и замерзала в вакууме четырехкилометровыми ледяными перьями. Большая часть жидкости обрушивалась обратно на равнину, полосатую, словно тигр, и обновляла ее узор. Но какой–то объем преодолевал силу притяжения и попадал на орбиту Сатурна, вливаясь в кольцо Е. В диаметре спутник не превышал пятисот километров: он был настолько мал, что давным–давно превратился бы в твердый кусок льда, если бы не большое содержание аммиака в воде, отчего температура замерзания стала почти на сто градусов ниже, да влияние радиоактивного распада и приливных сил, вырабатывающих достаточное количество тепловой энергии, чтобы вода оставалась в жидком состоянии. В общем, геологическая активность на крохотном спутнике все еще продолжалась. Пока «Слон» кружил над планетой, приближаясь к Багдаду, Ньют проводил экскурсию: он показывал Мэси мозаику из разных типов рельефа — были здесь испещренные трещинами территории, сжатые гряды торосов, гладкие равнины, чью поверхность недавно залило свежим льдом, сглаженные кратеры, пересеченные разломами…
У горизонта показался купол города. Поселение расположилось на древней равнине со множеством кратеров, хотя слои льда со временем сделали рельеф более ровным. Приземлившись, Мэси и Ньют сели на автобус, который ехал в Багдад. Купол стоял на подушке из аэрогеля и фуллерена, а сам город разместился внутри небольшого кратера, чьи стены служили своеобразной крепостной стеной. Чашу заполнили талой водой, создав круглое озеро с рифами, зарослями ламинарии, островками мангровых деревьев и скоплениями водяных лилий. В самом центре на зеленых островах возвышались скелетообразные опоры города. Подпираемые фуллереновыми балками, они служили основой для платформ и террас, засаженных деревьями, покрытых садами, усыпанных домами–капсулами всех цветов радуги. Между собой их связывала паутина изящных мостиков и спусков, зиплайнов и фуникулеров.
Следуя инструкциям, Мэси отвела Ньюта в кафе в одной из башен на окраине города. Там он съел тарелку вегетарианского тажина, выпил несколько чашек мятного чая, сделал несколько звонков в различные конторы, расхвалив им свой груз: джинсовую ткань ручной работы и восемь сортов кофе. Позже он встретится с одним из партнеров, час, а то и два будет торговаться, приводя в пример схожие сделки, совершенные на фондовой бирже за последнее время, откажется от скидок и удачных предложений на другие товары, лишь бы как можно выгоднее купить специи и фармацевтические дрожжи, которые Ньют хотел привезти на Диону. Вся экономика Внешней системы держалась на подобных сделках, а также на обмене кредитами: эта запутанная схема отслеживала и индексировала социальный статус и вклад каждого гражданина во всеобщее благо. Если присмотреться, то процесс куда больше походил на игру, чем на реальную финансовую систему: торговцы нередко блефовали ничуть не хуже игроков в покер, а зашедшие в тупик переговоры часто заканчивались бросанием игральных костей.
Мэси развалилась в шезлонге и попивала сладкий мятный чай, стараясь не думать о том, для чего она здесь. Политика тоже своего рода игра, а Мэси была игроком неопытным, наивным и лишь смутно представляла себе правила. Ей оставалось лишь раскрыть свои карты и импровизировать, положившись на доброту незнакомых людей.
Вечер только начался. Тускло светили фонари, еще не разгоревшись. Панели купола постепенно темнели, и вскоре снежно–белый пейзаж за пределами города растворился в черноте. Крупные волны лениво катились по озерной глади, раскачивая мозаику из огромных листьев водяных лилий. Несколько человек парили низко над водой — этакий воздушный балет. Они кружились в танце, словно летучие мыши, в черном небе под диском Сатурна. Из–за низкой гравитации на всех спутниках человеческие полеты стали популярным видом спорта. Мэси несколько раз пробовала летать в обители клана Джонс–Трукс–Бакалейникофф: она скользила между платформами, закрепленными высоко на опорах купола. На Энцеладе же гравитация была столь мала, что люди весили не больше, чем ворона на Земле, и потому парили все время. Одевались они в костюмы с крыльями, а некоторые личности, вроде тех, что сейчас резвились над озером, меняли свое тело, наращивая от запястий до щиколоток кожные складки вроде перепонок, модифицируя мышечную ткань и способности гемоглобина переносить кислород, что позволяло им летать часами.