Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека(Повесть)

Ливеровский Алексей Алексеевич

— Ничего не брать, все на место. Пошли!

Мы спустились вниз на свет, на солнце. Поскорее отошли от проклятого дома, поднялись на дорогу, шли домой и хохотали, хохотали по всякому пустяку. Когда вышли на поле, Юрка остановил нас, поднял руку:

— Ребята! Молчать! Никому! Клятва!

Мы тоже подняли руки и прошептали про себя обычную клятву молчания.

На выручку

Девочки, конечно, поняли, что сыщики куда-то ходили, и на следующий день, когда мы все собрались, страшно хотели узнать, что и как. Мы молчали. Алешка Артист, когда его спрашивали, делал такую морду, что сразу понятно — у него тайна.

Утро было

пасмурное, накрапывало, мы не пошли купаться и собрались под крышей дровяного сарая. Галя сказала, что это свинство — не рассказывать, делать тайну по пустякам. Юрка мрачно сдвинул брови и ответил, что у нас клятва. Но сыщики разом заорали, что наши клятвы только от взрослых, от своих — свинство. Нам, правда, самим хотелось поделиться. Юрка, наконец, позволил, и мы рассказали все как было. Алька еще добавил то, что я не заметил: что окно было занавешено женским платьем, а кинжал был на кончике окровавленный: Алька уверен, что женщина убита; Наверно, не я один заметил, что Алька один раз облизал губы, все равно стало неприятно и больше не хотелось говорить про кирпичный завод и разбойников. Галя позвала купаться — не так уж холодно. Может быть, и пошли бы, да захныкала Муська:

— Жа-ал-ко Ва-ань-ку! Ра-аз-бойник убьет…

Страшно ненавижу, когда ревут девчонки, даже если и не зря, «на нервы действуют» — как говорит мама. Вот Нинка никогда не плачет, никогда. И на этот раз она фыркнула на Муську:

— Не реви! Не поможет. Ребята! Надо Ваньку выручить, выкрасть у Чернобородого. Обязательно!

Никто не возразил, и Нинка предложила:

— Пусть старшие мальчики и я с ними пойдут на кирпичный выкрадывать Ваньку.

Алька, он старший мальчик, перекосил брови и надул губы:

— Дураков нет, разбойники зарежут всех, кто подойдет. Идти на верную смерть? Надо сказать уряднику, они подкараулят и заберут.

Галька запротестовала:

— Вот уж это дурацкое дело. Нельзя! Нельзя так — тогда они и Ваньку заберут в тюрьму. Ваньку жалко. Нина права — надо самим выручать.

Юрка, Алька и Ванька Моряк молчали и не смотрели друг на друга. Нинка встала и так спокойно:

— Ну хорошо. Не идете? Так я сама… — И пошла к выходу.

Муська заплакала. Юрка вскочил и смотрел, куда пойдет Нина. Она медленно шла по садовой дорожке к полю. Ей недавно кто-то подарил высокую с развилочкой тросточку, можжевеловую, на ней выжжено: «Нина» и сверху прицеплен синий шелковый бант. Кто подарил, неизвестно, и Нинка не говорит. Теперь она шла по дорожке и хлопала этой палкой по лопухам. Такая у нее скучная спина была, что мне стало страшно жалко Нинку. Вот-вот выйдет из сада, дальше по полю дорога на кирпичный.

Юрка смотрел, смотрел на Нинку и вдруг побежал. Я, конечно, за ним. Мы догнали ее и молча пошли вместе к лесу. Перед опушкой на березовой аллее Нинка вдруг села на краю сухой канавы и страшно расхохоталась, даже слезы из глаз капнули. Мы с Юркой тоже сели и как дураки гыгыкали: «гы-гы-гы» — хотя нам вовсе не было смешно. Нинка утерла платочком глаза и, обращаясь только к Юрке — меня будто и нет, — сказала:

— Как же мы его уведем? Чернобородый не даст.

Юрка сердито выдавил:

— Не знаю. Потому и не хотел идти.

У меня уже было обдумано, и я страшно заторопился, чтобы выслушали:

— Надо подойти, окружить, долго ждать. Тихонько подкрасться, схватить Ваньку за руку и убежать вместе с ним.

Нинка посмотрела на меня так, будто я почти уже есть на свете, и кивнула головой. Мы встали и пошли к лесу по дороге на кирпичный. Пошли и не дошли. Юрка

вдруг сгорбился, прижал палец к губам и показал рукой направо к реке. За деревьями вился тоненький столбик дыма. Мы знали, что там, откуда поднимается дым, на мысу у реки полянка и перед ней густые кусты. Сразу легли на землю и поползли. Довольно скоро оказались в густой траве перед кустами. Лежали и не знали, что делать. Долго решались. Наконец Юрка подполз ко мне и прошептал в самое ухо:

— Серый! Видишь направо елку, одну, высокую. Ты маленький, незаметный, залезь и посмотри, что там.

Я страшно осторожно и медленно подполз к елке и вскарабкался по веткам, не очень высоко. Глянул вниз и чуть не свалился: почти прямо подо мной лежал Чернобородый! Он спал, вытянув по траве длинные босые ноги. Рядом валялись сапоги и пустая бутылка. У костра сушились портянки. И Ванька! Ванька прачкин сидел на корточках и рябиновой веткой отгонял от спящего мух.

Я слез с елки, приполз к нашим и рассказал, что видел. Было очень страшно, у меня даже во рту пересохло. Нинка решила:

— Я зайду с левой стороны и тихонько свистну нашим свистом, — Ванька знает, — синичьим. Серый! Лезь опять на елку и, если разбойник проснется, крикни и убегай.

Мне страшно не хотелось опять лезть на дерево. Все равно влез и стал следить. Сверху хорошо видно. У костра ничего не переменилось. Вижу, где лежит Юрка. Вдоль кустов крадется Нинка. Подкралась к прогалине и свистнула по-нашему, как синица: «ти-ти-ти! Ти-ти-ти!»

Ванька вздернул голову и перестал махать веткой. Тут сумасшедшая Нинка встала во весь рост, вышла из кустов на край поляны и поманила Ваньку. Ванька встал, пошел к Нинке, она его схватила за руку, и они побежали. И тут Чернобородый проснулся, приподнялся и посмотрел на меня страшными мутными глазами. Я весь сжался на ветке, в комок сжался. Чернобородый стер ладонью слюну, лег на другой бок, сначала застонал, потом дико захрапел. Я не спускался — прямо валился с ветки на ветку. Нинка, Юрка и Ванька бежали далеко впереди. Это было нехорошо, я еще сильнее испугался и помчался за ними так, что почти сразу закололо под ложечкой. Не обращая внимания, бежал и бежал и скоро догнал. Правда, они немного подождали.

Бабушкин суд

Был праздник, какой, не знаю, но был, потому что на лоцмановской церкви бумкали колокола; бабушка вышла в кухню в двухэтажном лиловом платье и с лиловой наколкой на голове. Мы привели Ваньку и ютились у входной двери. Анна-прачка плакала на лавочке у кухонного стола, Ванька стоял на середине кухни. Мы пока вели Ваньку, хорошо его разглядели. Он был такой же, как и раньше, только страшно подлиннели ноги и голова еще стриженее, чем всегда.

Правда, и нас стригли перед летом «под ноль», а Мишка одно лето ходил с бритой наголо головой, потому что где-то «схватил лишай». Один Юрка не давался стричься и носил пробор, по утрам, конечно.

На Ваньке была суконная рубашка, от грязи непонятного цвета и без трех пуговиц на середине, так что был виден голый живот. Серые в полоску брюки были ему совсем не по росту, свисали через веревочку на поясе почти до колен и прикрывали босые, покрытые цыпками ступни. Веснушек у Ваньки еще прибавилось, на щеках они сливались прямо в коричневые пятна. Только у глаз их не было совсем и казалось, что у него розовые очки. И все-таки это был наш Ванька, с которым мы играли с самого детства.

<