Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Шрифт:
Как продавец Никишка был уникальным явлением не только в нашем городе, но, пожалуй, и далеко за его пределами. Вежливость Никишки не имела границ.
Подходит, например, к его прилавку полоумная старуха Марья Египетовна, а он ей и говорит, лишь слегка возвышаясь над витриной в своем белом халате и туго накрахмаленной продавцовской шапке синеватой белизны, он ей и поет, сверкая жемчужной улыбкой чистых мелких зубов большого рта:
– Добрый день, уважаемая, рады снова видеть вас в нашем магазине...
Старуха, выпучив слезящиеся глаза, долго смотрит на него, не зная, как оценить создавшуюся ситуацию. А он тогда сам приходит к ней на выручку.
— Могу предложить вам что-либо подходящее из нашего широкого ассортимента. Вот конфеты производства
кондитерско-макаронной фабрики, "Клубника со сливками", абсолютно свеженькие, мяконькие, сам вчера за вечерним чайком ими, хе-хе-хе, баловался. Это - "Ласточка", "Пилот", "Счастливое детство". Все абсолютно свеженькое, мяконькое...
— Мине подушечек свесь на десять копеек, - говорит наконец старуха.
– П-пжалуйста, дорогая!
– мигом откликается Никишка.
Взвешивает, мурлыкая модную песенку, ловко свертывает кулек, машет длинной рукой и кричит вдогонку:
– Благодарим за покупку!.. Приходите к нам еще, не забывайте нас!..
На Никишку приходили смотреть.
– Это невероятно, дорогая Шура. Такое обслуживание мы с тобой, помнишь, имели последний раз, помнишь, тут был на углу красный купец Ерофеев в двадцать пятом году...
И какая-то старуха все тыкала и тыкала сухим пальцем в облезлую шубу собеседницы. И Шура соглашалась, что - действительно. Действительно приходили они к Ерофееву в юнгштурмовках и холщовых блузах, "кушали", отставив мизинчик, его мелкобуржуазный кофий и даже слегка еретически горевали, когда прикрылось наконец его частное заведение в связи с изменением общей экономической обстановки в стране...
Но были у него и враги.
— Сволочь!
– с отвращением глядя на продавца, резюмировал свои впечатления сантехник Епрев, нетрезвый
мужчина чалдонской культуры.
– Сволочь, иначе не может, что ли, чем так выстеливаться?
— Нет, почему?.. Все-таки это определенная вежливость, Сережа. Со старух-то ему какой материальный на
вар?
– возражал Епреву его вечный оппонент и собутыльник Володя Шенопин.
— А зачем он тогда весь в кольцах золотых?!
– истерично вскрикивал Епрев.
— А может, у него выпало в жизни наследство какое?..
Вот у меня был же ведь такой случай...
И Шенопин начинал длинно врать про какое-то письмо из Франции, найденную им в дровяном сарае серебряную ложку с вензелем В.Ш., таинственную встречу на станции "Библиотека Ленина" Московского метрополитена. Концы с концами не сходились, Епрев морщился, а вскоре приятели и вообще покидали заведение, потому что Никишка уже кричал им тоненьким голосом:
— Товарищи! Товарищи! Давайте все-таки не будем распивать в местах, которые не для этого созданы. А то
ведь можно и с милицией довольно близко познакомиться.
— Это он, гад, вежливостью свою натуру компенсирует, - говорил тогда образованный Шенопин, и приятели
уходили на берег реки Е., где напивались окончательно и плакали вдвоем, жалея бедную речную воду, быстро и безвозвратно текущую в холодный Ледовитый океан, жалея Никишку, жалея себя, жалея весь белый свет.
А вскоре он появился и у нас во дворе, потому что в него влюбилась продавщица Ляля Большуха, и он переехал к ней жить, в ее флигелек, весь увитый плющом, с тенистой черемухой перед маленьким окошком.
Эта Ляля Большуха была знаменита по городу тем, что являлась одной из главных героинь исторического фельетона "Плесень", который возвестил миру о появлении в нашем городе первых стиляг. Была она в то время приезжая девица броской южной красоты, но красота ее быстро потускнела - может быть, от невоздержанной жизни, может быть, от сибирского климата, а может, и вообще просто - поблекла красота, и все тут. Так что к моменту знакомства с одиноким Никишкой она представляла собой довольно еще сохранившую все формы, но - суховатую, птичьего облика, ярко накрашенную тридцатилетнюю даму. С серьгами и тоже всю, кстати, как и ее избранник, в золоте.
Предыстория их любви неизвестна никому. Ляля скоро уехала в Норильск, а Никишка при всей его словоохотливости никогда на эту тему не распространялся. Если его о чем-либо подобном спрашивали, то он либо молчал, презрительно оттопырив нижнюю губу, либо откровенно смеялся вопрошающему в лицо, отчего тот терялся и умолкал.
Но я все же один раз слышал вечерний, на лавочке близ этого флигелька, увитого плющом, невидимый разговор Ляльки Большухи с ее закадычной подругой, известной в городе по кличке Светка Халда, тоже героиней упомянутого фельетона.
— Послушай, вот ты скажи, только честно скажи, тебе не стыдно с ним? А?
— А я тебе скажу, что совершенно мне на это... (тут Лялька произнесла грубое слово), что стыдно мне или не
стыдно. Он - такой, он, я тебе скажу, что - мне... мне, ты мне не поверишь, а мне, честное слово, никого больше
не надо. И потом - с ним, знаешь, как интересно? Он мне всякие научные истории рассказывает... Да он мне прикажет, я ему буду ноги целовать, я тебе натурально говорю. Ты-то ведь меня знаешь?
Подруга коротко хихикнула.
А у Никишки была машина, маленький, первого выпуска, латаный-перелатаный "Москвич". Епрев с Шенопиным однажды строго допрашивали продавца на предмет выяснения происхождения его личного транспорта.
– Вы, разумеется, слышали куплеты певцов по радио, Шурова и Рыкунина, - прищурившись, сказал Шенопин.
А Епрев исполнил:
Скромный завмаг приобрел неожиданно
Дачу, гараж, две машины и сад.
Где это видано, где это слыхано,
Если зарплата пятьсот пятьдесят.