Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Шрифт:
— Старые тут деньги имеются в виду, - уточнил Шенопин.
— Вы, я вижу, ребята, комсомольцы-добровольцы?
– оскалился Никишка.
– Какие еще добровольцы?
– опешили приятели.
Но Никишка не стал ничего объяснять. Он сказал:
– Наука говорит о том, что был такой француз Талейран Шарль Морис и он тоже обладал кое-какими физическими недостатками, что не мешало ему быть весьма ловким дипломатом, как об этом написано в энциклопедии...
– Нет, мы вовсе не об этом, что физические недостатки, - запротестовали друзья.
А потом была ночь. Мы сидели на лавочке и почти все слышали.
— Я уйду от тебя!
– взвизгнула Лялька.
– Ты меня обманул!..
— Ну, это, во-первых, еще никем не доказано, - спокойно возражал Никишка.
— Я не про то, что вы там с Жирновым заворовались.
Это мне на это наплевать - растрату мы покроем. Но то, что вы там с ним бардак развели, вот уж это ты - подлец, подлец ты, Никифор!
– кричала Лялька.
— Тише ты!
– Никишка подошел к окну.
– Там, кажется, кто-то есть.
— А мне плевать, есть или нет. Урод, а туда же! По бабам!
— Урод?
– недобро спросил Никишка. И мы услышали звук хлесткой пощечины.
— А-а, ты меня избивать вздумал?!
– завыла Большуха.
— Тише ты, не ори!
– прикрикнул Никишка.
Но Большуха выбежала в одной комбинации во двор. Никишка за ней. В таком порядке они добежали до водопроводной колонки, где он ее все же изловил и возвратил, рыдающую, в дом. Подобные сцены были часты на нашей тихой улице и особого удивления не вызвали. Ну, посудачили бабы, и вообще - население Ляльку же потом и осудило, мистически приписывая ей вину за все, что случилось потом.
А случилось вот что. На следующий день мы выдумали дразнилку, которой и встретили появившегося во дворе Никишку.
Никишка-горбун
Большуху надул.
Никишка-шишка.
Никишка-шишка.
– Ну-у, злые дети, ведь это же нехорошо - так дразнить живого человека. Чему вас, в таком случае, учат в
школе?
– почему-то совершенно не обиделся Никишка.
Наутро он потерял свой вальяжный вид. Волосы его были всклокочены, лицо опухшее, щеки небритые, глаза набрякшие. Мне кажется, что он, наверное, всю ночь не спал: плакал или пил. Кто поймет человека?
– Никишка-шишка!
– Никишка-шишка!
– кричали мы.
Никишка лениво погрозил нам кулаком и вдруг неожиданно рассмеялся.
– Злые дети, - сказал он.
– Вы себя плохо ведете, злые дети. Но я на вас не сержусь. Я вас сегодня покатаю
на машине.
– Ура!
– закричали мы и полезли в его драндулет.
Мы ехали за город, мы уехали далеко. Далеко позади остался наш двор, наш город с проспектом Мира и магазином "Лакомка", где на двери белела бумажка "Учет", Покровскую церковь обогнули, кладбище мы проехали, свалку, старый аэродром, березовую рощу, и выехали мы в открытую степь, в чистое сибирское поле.
Ах, как хорошо было в поле! Я и сейчас помню! Было жарко. Высоко стояло солнце. Жаркий ветер, пахнув, приносил дыхание сосен, луга, нагретой травы. Стрекотали кузнечики, летали маленькие мушки. Хохоча,
Сорвал ромашку, растер ее тонкими пальцами.
– Ах, как хорошо, - сказал он.
А потом быстро поднялся и пошел к машине. Мы и опомниться не успели, как он сел за руль и укатил.
Мы сначала думали, что это он шутит и скоро вернется. Но время шло, а Никишки все не было и не было.
— Сволочь, правильно папка говорит, что он - сволочь!
– выругался сын Епрева, Витька.
— Нарочно завез, - догадалась Любка-Рысь.
— А-а, как мы домой пойдем?
– захныкал Володька Тихонов.
— Ну, мы ему устроим, козлу, хорошую жизнь, - сказал хулиган Гера, главарь нашей компании.
И всю обратную пешую дорогу мы строили самые разнообразные планы мести этому проклятому обманщику.
Ну, а когда, пыльные, измученные, злые, наконец появились мы на нашей тихой улице, то выяснилось, что горбун Никишка час назад врезался в двадцатипятитонный самосвал и умер на Енисейском тракте, не приходя в сознание. Лялька билась в истерике. Женщины отпаивали ее валерьянкой.
На панихиду и вынос тела собралось немало народу. Хмурые торговые работники. Множество старух. Старухи плакали и крестились. Плакали две или три красивые женщины, злобно глядевшие на Большуху. Епрев с Шенопиным после поминок беспробудно пили неделю. Ляля Большуха скоро завербовалась на Север. И опустел флигелек, весь увитый плющом, с тенистой черемухой перед маленьким окошком.
Голубая флейта
Как-то раз судьба забросила меня на станцию С. Восточно-Сибирской железной дороги по трассе Абакан - Тайшет. Электричка моя уже ушла, и я понял, что мне придется одному коротать эти томительные ночные часы до утреннего автобуса.
Со скуки я огляделся. Станция как станция. Деревянные жесткие эмпээсовские скамейки, пыльный фикус, бачок с кипяченой водой, и щербатая кружка на толстой цепи, и жестяная мусорная урна - и КАРТИНА!!! Я вдруг увидел КАРТИНУ!!! Громаднейших размеров, писанная маслом, она занимала почти всю главную стену зальчика ожидания. Тесня прочую наглядную агитацию, состоящую из цифр, лозунгов, призывов, обещаний и рукописной газеты "Брюшной тиф".
И там, на этой волшебной картине, исполнила вдохновенная рука художника, что где-то там, вдали, близ изумрудных гор, пасутся веселые пестрые коровы, в лазурном небе пролетает радостный самолет, а на центральной, выходящей прямо на зрителя чистой поляне нежно расположились среди высоких трав, венки сплетя, Он и Она возраста Дафниса и Хлои, но одетые.
Он, имея алую рубашку, мечтательно следит большими глазками за уверенным полетом самолета, а она в красном сарафане играет ему на голубой флейте какую-то неведомую журчащую песнь. Внизу подпись белым - "Приходи, сказка!".