Тина
Шрифт:
12
– …Красота нашей природы – как произнесенное доброе слово, как одобрительный любящий материнский взгляд. Нам тесно в странах Западной Европы и хорошо на своем огромном пространстве, где душа распрямляется и расширяется. Американцу, может, участка земли около дома хватает, а нам мало, еще чего-то хочется… Нам надо, чтобы всему миру было хорошо! По-нашему хорошо. У нас… вот даже пьющий, а все равно пытается себя понять: кто он, почему не держит себя… А как на этот счет американцы или немцы?
…Капитализм вернул жестокость, звериную ненависть. Конкуренция, борьба за существование – нормальное состояние мира животных. Мы
– Мы до сих пор ждем чуда, – усмехнулась Инна.
– Раньше мы в определенном смысле были в тисках идеологии, а теперь все можно. А толку нет. Всё чего-то там мутим, путаем… Чем мы закольцуем свою жизнь? Беспомощностью? Тем с чего начали? – рассыпала больные вопросы Аня.
– Не ной. Историю пишут победители, – сказала Жанна.
– А побежденные пишут грустные романы, – рассмеялась Инна – Ой, Лена, это не о тебе. Ты у нас оптимист.
Аня продолжила:
– Недавно пришлось мне поздно вечером возвращаться домой. Смотрю, девочка лет двенадцати нищенского вида за углом дома от ветра прячется. Хотела подойти к ней и спросить, чем помочь. Вижу, ее грязное голодное измученное личико чуть оживилось. Глазки засветились устало и призывно. Оглянулась. Скабрезно улыбаясь, к девочке приближался огромный толстый, чисто, но неряшливо одетый мужчина. Он сделал непристойный жест и что-то шепнул девчушке. Она согласно кивнула. Мужчина противно ухмыльнулся. Он был страшно доволен, что задешево снял проститутку. Я была в шоке. Некоторое время столбом стояла, растеряно глядя вслед странной паре. И только когда темнота окончательно их поглотила, пришла в себя. Мне хотелось кричать: «Безжалостная скотина! Избить бы тебя до крови…» Мне казалось, что не будь я в оцепенении и, имея оружие, я могла бы убить.
«Что случилось в семье этой девочки, почему ее постигла горькая участь? Кто ее сюда отравил. Никто не прольет свет на эту темную историю и не даст мне в руки ключ к разгадке этой трагической тайны», – обессиленная стрессовой ситуацией, в тоскливом безмолвии я всё прокручивала и прокручивала в голове увиденное, стыдливо признавая всю нелепость своих грозных вспышек возмездия. До сих пор чувство ненависти и брезгливости к этому гаду не остыло. Его жирная морда стоит перед моим взором, и его глаза, говорящие, что нет горла, которого он не перекусит. Мне кажется, и в час своей смерти я буду помнить это жалкое испуганно-смелое личико с выражением… еще на пороге мысли.
Женщины потрясенно молчали. Потом Жанна сказала:
– Пока не видишь и не слышишь, так вроде бы всё у нас не так уж и плохо. А вот как узнаешь, что согласно данным мониторинга…
– Вот и нечего всю грязь собирать. Люди строят новую жизнь, а мы… – Инна не продолжила.
– Для кого строят?
Подруги вновь заговорили о ЖКХ.
Лена обрадовалась, что они прекратили этот, как ей казалось, бессмысленный и неуклюжий разговор. Она расслабилась и задремала в какой-то, если смотреть со стороны, неловкой неестественной позе, очевидно позволяющей ей компенсировать боль в позвоночнике.
– …А со мной случай был на третьем курсе, – услышала Лена сквозь тяжелую дрему. – Позвала меня подруга в незнакомую компанию. Выпили, потанцевали. Потом разбежались по парочкам. Я с каким-то парнем наедине оказалась. Он не был ни развязными, ни вульгарным. И вдруг без всяких предисловий попытался меня обнять. Я испуганно отшатнулась, а в мыслях мелькнуло: «Матерь божия, заступница… Я же с ним не справлюсь!» Он удивился: «Ты девочка?» Я утвердительно кивнула. «А тогда зачем ты здесь?» – еще больше удивился молодой человек. Пожалел он меня, не тронул. Этот случай потряс меня и многое поставил на место в моей голове.
Глупая была. Что я знала о жизни? Я с детства не хотела меняться местами со своими обидчиками и заполняла пространство вокруг себя вымышленными друзьями. Я не могла оскорбить, унизить, мне было жалко людей. Я не спешила искать ответы на многие беспокоившие меня вопросы. Мне казалось, что если я не буду о них думать, то взрослая жизнь долго будет находиться от меня на недосягаемом расстоянии. Все вокруг будет происходить как бы понарошку. Вот такая странность при моей жизнерадостности и кипучей энергии, направленной на учебу и общественную работу, – неожиданно открылась Жанна.
Перехватив в глазах Инны невысказанный вопрос, она продолжила:
– А с моей подружкой нечто подобное случилось в трудовом лагере после девятого класса. Она об этом уже после института созналась.
– А мой отец ремнем отходил девицу, которая слишком рвалась к взрослой жизни: пыталась к нему приставать, делала сальные намеки, – сказала Инна. – Порядочные были мужчины.
В комнате наступила гулкая тишина. Женщины вспоминали свою юность и мужчин, встретившихся на их жизненном пути.
13
– Вся штука в том, что наш обыватель слишком доверчив. У него не сформировано критическое отношение к жизни. Правда, после ваучеров часть населения перестала верить в правительственные игры. И современные технологии не приблизили нас к правде жизни. Может, и интернет исключает интеллектуальное развитие? Все-то у нас наперекосяк да враскорячку… Но и это было бы ничего… Однако, что станет с нами еще через двадцать лет. Вот что первое приходит на ум в этой связи… Сколько всего с нами произошло за шестьдесят-семьдесят лет! Еще одного потрясения как в девяностые мы не выдержим, – забубнила Аня. – Думаете, мои страхи несостоятельны?
– …Подустали произносить речи и истерики восторгов поутихли…Хватит «мутить народ альтернативными идеями с глубоким подтекстом» и прочей дребеденью. Надоело! – процедила Жанна.
– А ты их вполуха слушай. У меня в одно влетает, в другое вылетает. Как раньше на открытых партсобраниях, когда разум напрочь отвергал ахинею. Тебя раздражают любые признаки неблагополучия? Тебя бы в тридцать седьмой или в сорок первый, тогда узнала бы, что почём, что такое страх и с чем его едят.
– Пустомеля. Язык длинный как деревенский шляхт или сибирский тракт, – рассердилась Жанна.