Тишина всегда настораживает
Шрифт:
— Как ты выглядишь! — вскричала она, подойдя. — Весь мятый.
Он не смог ничего ответить.
— Садись на велосипед сзади меня, — предложила Сюзанна.
— Я думал, мы отправимся на автобусе.
— Ах, поехали, не будь занудой.
— О'кей, но за руль сяду я и возьму тебя на раму.
— Пусть будет так. Здесь всего километра два. Отсюда доехать очень просто: все время прямо.
Шпербер с места вовсю нажал на педали. Они катились с ветерком: к реке дорога слегка понижалась. Однако вскоре начались ухабы. Велосипед запрыгал.
— Мы ведь не спешим! — крикнула Сюзанна. — Не гони так!
— Я еду совершенно спокойно! — раздраженно повысил он голос.
Сюзанна крепко вцепилась в Йохена. И сделала это так, как будто она никогда не уходила от него. Словно они не расставались в последние два года.
Йохен прислонил велосипед к дамбе. Сюзанна, тяжело ступая по рыхлому грунту, уже поднималась к гребню. Он последовал за ней, внимательно, как альпинист, выбирая, куда поставить ногу. На гребне он сёл рядом с ней, но так, что между ними оказалось расстояние в один шаг. Сверху открывался вид на тридцать — сорок километров в окружности, дул свежий, чистый ветер. Впереди виднелось стадо овец. Торчали пучки камыша (старые — серые, молодые — зеленые) на берегу полной, самодовольно-ленивой реки. А над всем этим — небо, белесое и гладкое. Покосившиеся под напором течения реки буи обозначили фарватер. Два буксирных каравана плыли по водной глади. За рекой снова дамба, тускло поблескивали дренажные канавы. А вдали — зубчатая линия леса.
Ни дымящих труб, ни рваных пластиковых пакетов.
И ни одного танка.
Спокойно сидеть и глядеть до тех пор, пока ландшафт не поплывет в глазах.
Опереться на локти и медленно расслабиться.
Теперь ни о чем не думать, ничего не планировать.
— Ты забавно улыбаешься, — сказала Сюзанна. — Что, у вас в части паршиво, не так ли?
— Иногда бывает даже весело.
— Правда? И это тоже по приказу?
— Бывает иной раз и как в цирке — живот надорвешь. И все как в трансе. Без больших идей. Так, только кое-какие мыслишки.
— Я вообще не могу себе представить жизнь в бундесвере. Чем вы там занимаетесь?
Независимо от того, интересуется ли она в действительности его армейской жизнью или нет, он должен рассказать все как есть:
— Стоять смирно! Лечь, руки в локтях согнуть! Перевернуться через себя. Молодцевато приветствовать! Нале-ву-у! Направу-y! Держать равнение по направляющему, чувствовать локоть соседа! Шаго-ом марш! Развернуться походным порядком! Отделение, кругом! Не зевать! Второй в шеренге, левую ногу отставить вперед, третий, правую назад! Стоять! Смирно! Докладываю господину капитану — равнение направо!
— Но это ведь ужасно. А что еще?
— Что еще? Я расскажу тебе историю об одном новобранце, который не мог уйти из казармы даже на конец недели. Так уж у него сложились обстоятельства.
— Если речь идет о тебе, расскажи.
— Воскресенье. А этот сумасброд бродит вдоль колючей проволоки. Словно какой-нибудь пленный. А ему очень хочется погулять на той стороне; у него, кстати, даже увольнительная в кармане. Там, на воле, он мог бы поглазеть на красивых женщин. А здесь? На армейские грузовики. Он сходит с дороги и направляется к стоянке. Пятитонки в положении «наготове». За неимением красоток он похотливо гладит толстые цапфы, похлопывает по боковинам капотов двигателей, трясет дверцу кабины водителя, словно ненормальный, и хочет туда забраться. И вдруг появляется некто в синем с серебряными, как елочные украшения, нашивками на плечах и говорит: диверсант.
— Все как в кино. И ты пережил что-то подобное?
— Я думаю, да.
Шпербер не имеет права посвящать ее в детали своего дела. Или все-таки пересказать ей содержание протокола? Была не была!
— И эта история все еще продолжается? — спросила Сюзанна, помолчав.
— Да, как в страшной сказке. Этого тина уже дважды допрашивали. Сейчас должны принять решение в высшей инстанции. Но он еще до этого держал себя ужасно. Из него, простого рядового, хотели сделать начальника. Но он сказал: давайте подождем. И сейчас в этом усматривают какую-то связь с расследуемым делом.
— Итак, ждать. А нельзя ли что-нибудь сделать?
— Армейские жернова мелют медленно, и к тому же помол у них грубый. Кто попадет между ними — добра ждать нечего.
— А нельзя ли пожаловаться?
— Высшая инстанция засекречена. Это — МАД, военная контрразведка. Все усилия жалобщика зайдут в тупик.
Они опять помолчали. По реке в сторону моря двигался танкер. Его борт — колоссальная черная стена — закрывал часть противоположного берега. Крошечная яхта шла между танкером и тем берегом. Выла видна только верхняя часть белого треугольника, который скользил между зарослями кустарника на берегу и танкером.
— Дни в этой сытой тюрьме покажутся мне вечностью, — сказал, приподнявшись, Шпербер.
Сюзанна придвинулась к Йохену, положила ему руку на плечо:
— Может быть, я смогу сделать короче время твоей службы, которую придется еще отбывать?
Он привлек ее к себе.
Перемены начались сразу утром в понедельник, — Шпербер! — закричал Вольф. — Была команда «Равняйсь», значит, нужно было смотреть направо. А вы? Что ж, теперь вам предоставляется возможность потренировать свое умение сосредоточиваться: пять дней без увольнения! Доложите об этом фельдфебелю.
— Я нисколько не сомневаюсь в успехе этого воспитательного мероприятия, господин лейтенант.
Шпербер чувствовал, что на его лице застыла язвительная ухмылка. Он хотел ее согнать. Но она присосалась к его губам как спрут.
Такую же ухмылку на своей физиономии он увидел в зеркале, укрепленном на двери шкафа, когда отрезал сегодняшний день с ленты импровизированного календаря.
Хотя резкий протест Шпербера был грубо подавлен, он считал: то, что он отважился на выступление, для него успех. И он решил испробовать новое оружие — обороняться с помощью слова. Наносить встречные удары, обрушивая на противника иронические замечания. Биться, не давая врагу возможности перейти в наступление. Ведь как раз этому они старались обучить его здесь! Дисциплинарными мерами против него мало чего можно достигнуть. Ему припомнился Бартельс. Казалось, тот давно уже понял, что к чему, и стал послушным новобранцем. Недаром говорят: «Тон задает музыку». Хороший тон в любой жизненной ситуации. Взять, например, слова «так точно». Они могут обозначать: «Само собой, охотно». Или: «Ну хорошо, если вы так считаете». Или: «Это я делаю в последний раз». Или: «Поцелуй меня в зад».
Слова и то, с каким ударением их произносить, — острейшее оружие, которого у него не отнимут. Иногда одна лишь ухмылка действует почище снаряда.
Однако Шперберу не всегда представлялись удобные случаи. Часто он действовал без всякого повода, особенно если его что-либо раздражало, или больно задевало, если он не мог заставить себя терпеть.
И все же теперь Шпербер казался более уверенным в себе. Во всяком случае, его поддерживала мысль о том, что вне казармы есть человек, на которого он может опереться.