Титан
Шрифт:
В таком случае какая альтернатива у него еще осталась? Если он не может дать им ту информацию, которой они добиваются, и если он уже не в силах сносить пытки и мучения, что ему остается?
Прислушиваясь к ночному ливню, барабанившему в тюремные стены, Ник вдруг остался один на один с ответом на этот вопрос. Ответ этот прозвучал у него в сознании во всей своей ледяной лаконичности: смерть. Он, Ник Флеминг, находясь в расцвете лет и сил, должен уйти из жизни!
Он мысленно приказывал себе
Вся грустная ирония, открывшаяся ему, состояла в том, что он, несмотря на свою большую семью, несмотря на то, что у него много друзей, несмотря на свое могущество, власть, дома, машины, заводы, киностудию, — несмотря на все это, он, как последний бродяга, обречен на смерть в одиночестве.
Когда на следующее утро за ним пришли охранники, они, к несказанному удивлению, держались с ним почти что вежливо.
— Доброе утро, — сказали они, снимая наручники.
Он сел на койке, разминая затекшие конечности.
— Вы принимать душ, — сказал один из охранников на скверном английском. — Вы побрить борода, стать красивый.
Ник посмотрел на него как на ненормального. Но его действительно отвели в чистую душевую, выдали мыло и полотенце и бритвенные принадлежности, оставили на стуле чистую, неношеную тюремную робу и пару кожаных сандалий. Затем оставили его в душевой одного. Ник терялся в догадках относительно смысла всего происходящего. Может быть, они ждут, что он покончит с собой с помощью этой бритвы?.. Если так, то они не на того напали: Ник Флеминг не доставит Шмидту такого удовольствия.
Немного приободрившись, он побрился, затем впервые за неделю встал под душ. Приятно было ощущать себя чистым и свежим. Ник надел тюремную одежду, которая пришлась ему почти впору, и постучал в дверь. Охранник-нацист, который старался теперь выглядеть добродушным парнем, открыл дверь.
— Хорошо, — сказал он, улыбаясь. — Нет дурной запах. Нет борода. Хорошо! Красиво!
— Увы, следующий танец уже обещан другому.
— Битте? — тут же переменился в лице гестаповец.
— Ладно, замнем.
Вместо пыточной его отвели на сей раз в кабинет Шмидта. Капитан стоял возле своего письменного стола, за которым было окно, выходившее на тюремный двор. Шмидт приветливо улыбался.
— Доброе утро, Флеминг, — сказал он весело. — Сегодня вы прекрасно выглядите. Будете завтракать?
Ник подозрительно сощурился:
— Да.
— Уж, конечно, не той мерзостью, которую вам приносили в камеру.
— Вы имеете в виду тот суп, что взял первый приз в 1920 году?
Шмидт рассмеялся:
— А у вас неплохое чувство юмора. Отлично. Вы правы, тот суп никуда не годится. Я не даю его даже своей собаке. Только заключенным. Но сегодня у нас будет
Он нажал кнопку. Открылась боковая дверь, и охранник вкатил в кабинет столик на колесиках. Столик был накрыт белой скатертью и сервирован серебром и фарфором.
— Гостиничное обслуживание, — весело произнес Шмидт. — Совсем как в «Адлоне». Присаживайтесь, друг мой. Ешьте, поговорим потом.
— О чем поговорим?
— О многом! Наш купец — ваш товар.
Охранник достал с нижней полки столика термос. Он открыл его, и оттуда появился классический английский охотничий завтрак: вареные яйца, колбаса, нарезанная ломтиками ветчина, жареные грибы и томаты. Охранник разложил это все на столике, выставил серебряную подставку с тостами, вазочку со сливочным маслом и три вида конфет. Ник смотрел на все это завороженным взглядом. Охранник налил в чашку кофе с молоком, потом пододвинул к столику стул.
— Пожалуйста, садитесь, — сказал Шмидт, показывая на стул.
Ник сел. Аромат, исходивший от еды, сводил с ума. Не думая о том, что все это может оказаться отравой, он жадно набросился на еду.
Когда он насытился, Шмидт сказал:
— Отлично. Национал-социалистический режим имеет свои плохие стороны. Но и хорошие тоже. Вам довелось до сих пор испытывать на себе плохие. Не понимаю, почему бы вам с этой минуты не начать наслаждаться хорошими. Конечно при условии сотрудничества.
«Начинается», — подумал Ник.
— А что, по-вашему, значит сотрудничество?
— Фюрер хочет иметь хорошие отношения с Америкой. Он хочет иметь хорошие отношения со всем миром, но особенно с Америкой. А вам известно, что национал-социализм не имеет в США хорошей прессы. И особенно ругает его газетная сеть, владельцем которой является ваш отчим Ван Нуис Клермонт. В интересах развития германо-американских связей фюрер согласен снять с вас все обвинения и вернуть вам свободу. Естественно, на некоторых условиях. Одно из этих условий состоит в следующем: вы употребите все ваше влияние на отчима для того, чтобы он изменил свою газетную политику по отношению к национал-социалистической Германии.
«Это еще дешевая цена за свободу, — подумал Ник. — Соглашайся».
— Не могу дать вам гарантий в том, что смогу изменить отношение Вана, — сказал он. — Но я согласен попытаться.
— Да, мы понимаем. Само намерение с вашей стороны удовлетворит нас. Второе условие: вы переведете один миллион долларов на счет германо-американского фонда. Ваш вклад должен быть сделан перед тем, как мы вернем вам свободу, и деньги должны быть помещены в «Германский банк». Ваш дар будет считаться анонимным. Мы не хотим, чтобы на вас обрушилась критика со стороны ваших приятелей американских евреев.