Титаник. Псалом в конце пути

Хансен Эрик Фоснес

В 8.30, в 13.00 и в 18.00 горнист «Титаника» П. У. Флетчер подавал сигнал, сообщавший о том, что обеденные залы готовы к приему пассажиров.

В камбузах вынимали из печей большие подносы с румяными булочками, в котлы загружали целые горы брюссельской капусты и картофеля, ставили на лед бутылки с пивом, резали кур, а в ресторанах изящно складывали салфетки.

По всему судну неутомимо сновал инженер Томас Эндрюс из компании «Харланд энд Волфф» и делал заметки. Он совещался с капитаном, беседовал с генеральным директором Исмеем. Разговаривал с юнгами и кочегарами. Не должен ли этот крюк висеть чуть ниже? Не трудно ли в камбузе управляться с большими котлами? Есть ли место, где могут присесть подносчики угля? Не нужно ли отшлифовать полки в шкафах для постельного белья наждачной

бумагой? Довольны ли горничные санитарными условиями? Так он знакомился со всем судном от носа до кормы; ничто не ускользало от его внимательного взгляда, и команда проникалась уважением к инженеру, который создал этот прекрасный пароход и хотел облегчить их работу. Кок приглашал Эндрюса снять пробу с омара, две горничные шутливо заигрывали с ним. Пекарь с палубы «D» пек для Эндрюса, у которого было что-то с желудком, специальный хлеб, а горничные с палубы «F», чистившие и гладившие одежду, проявляли к одежде инженера особое внимание — пришивали пуговицы, обрезали выбившиеся нитки и быстро возвращали его одежду в каюту. Он был отцом «Титаника» и приходился дядюшкой всей команде. Эндрюс не обошел вниманием и музыкантов, он поинтересовался, достаточно ли вместительно помещение, где они хранят инструменты, не холодно ли им, не жарко ли, достаточно ли света по вечерам, когда они выступают.

Жизнь музыкантов во время рейса тоже была спокойной. Утром они были свободны, потом играли во время ленча и давали концерт в зимнем саду. С трех до пяти они опять были свободны, потом играли в ресторане и давали вечерний концерт. После такого напряженного дня к одиннадцати часам они добирались до коек уже смертельно усталые. Однако ничего лихорадочного в их работе не было. Благодаря миру и спокойствию, царившим на «Титанике», даже темп исполняемой музыки стал медленней.

Давиду приходилось многое постигать на ходу. Он научился понимать знаки Джейсона, почувствовал характер и стиль легкой музыки, и постепенно их ансамбль стал более слаженным.

В свободное время ему было на что посмотреть. В четверг он каждую свободную минуту стоял у поручней, стараясь проникнуться морем, которое потрясло его своей тишиной и бесконечностью.

Словно зачарованный, Давид глядел на бурлящую вдоль борта воду, на сопровождавших судно морских птиц, которые будто неподвижно висели в воздухе. Море завладело им целиком. Оно затронуло в нем новые струны, от счастья у него кружилась голова, и ему было немного страшно.

А вообще в свободное время музыканты читали, беседовали с членами команды (Джим нашел очень красивую горничную и ходил за ней по пятам) или же играли в карты и болтали в кают-компании до и после еды.

В пятницу утром француз Жорж рассказал за завтраком в кают-компании своеобразный миф. Музыканты расположились за одним из длинных столов. Они поглощали гренки, яичницу с беконом, джем, чай и кофе. Петроний макал в кофе маленькие кусочки гренков. Алексу явно было не до еды, и он вскоре покинул кают-компанию. Джим зевал. Джейсон ел с аппетитом, как ни в чем не бывало. Давида заинтересовало название парохода — «Титаник», — что, собственно, оно означает по-английски?

— Собственно говоря, судно называется «Титан», — начал объяснять Джейсон. — Однако к названиям всех судов, принадлежащих компании «Уайт Стар Лайн», прибавляется суффикс «ик»: «Келтик», «Мегантик», если, конечно, этот суффикс не входит изначально в имя судна — например «Седрик», «Балтик», «Адриатик». «Титаник», так сказать, брат «Олимпика», а третье судно этого же класса, когда его построят и спустят на воду, будет называться «Гигантик». Компания «Кунард Лайн» дает своим судам названия с окончанием на «ия»: «Карония», «Иверния», «Лузитания», «Мавритания».

Слово взял француз Жорж.

— Другими словами, — он кашлянул, — все три брата «нашего» класса — «Олимпик», «Титаник» и будущий «Гигантик» — получили свои имена из греческой мифологии, точнее, из «Теогонии» Гесиода и орфического мифа о сотворении мира.

— Чего-чего? — зевая, спросил Джим.

— Как-то ведь надо называть корабли, — заметил Джейсон.

— Будь добр, объясни, — попросил Джим Жоржа. — Выходит, мы плывем на греческом судне.

— Не на греческом, — дружелюбно сказал Жорж.

Он был самый спокойный из всех музыкантов, хотя и родился в Париже; тщеславный и немного женственный, он питал сильное пристрастие к туалетной воде и не такое сильное — к красивым костюмам. В его багаже была уйма книг, Жоржа почти всегда видели с книгой в руке. К своим книгам он относился заботливо, почти нежно. Он всегда осторожно открывал книгу, чтобы не повредить корешок, и перед началом чтения проверял, чистые ли у него руки, однако, переворачивая страницу, каждый раз слюнил указательный палец. В среду он дал почитать Джиму роман Конрада, и Джим по привычке загнул в ней уголки страниц. Обнаружив это, Жорж очень огорчился: во-первых, потому, что это была его любимая книга, а во-вторых, потому, что именно Джим так обошелся с нею. Они были закадычные друзья — общительный Джим и этот французский книжный червь прекрасно дополняли друг друга и у них всегда находилась тема для разговора. Попросив Жоржа объяснить название «Титаника», Джим как бы извинился перед ним за те загнутые страницы.

— Греческое слово «титан», — начал Жорж, — означает… означает… Подождите… Лучше я начну с рассказа о сотворении мира.

— Да, так будет лучше, — буркнул Джейсон в чашку.

— Чтобы вам было понятнее, я воспользуюсь сравнениями из повседневной жизни, — сказал Жорж. — Греческая мифология иногда трудна для современных людей.

— Пользуйся чем хочешь, Жорж, — сказал Джим виолончелисту, — только не тяни так.

— Хорошо. Итак, сотворение мира. Как мы его себе представляем? Сотворение неба, земли и всех существ, которые населяют космос? Лучше всего представить себе сотворение в виде своего рода будильника.

В начале, когда будильник еще не прозвенел, был только Хаос. Только беспорядок, серый, бесформенный, текучий, без света и без тьмы. Похоже на то, что ощущает человек, проснувшийся после доброй попойки. Вот как это выглядело. Все элементы, все краски, силы и образы летали и сливались друг с другом, разделялись и сливались снова. И над всем этим, или во всем этом, сладко спал Кронос, Время.

Но когда будильник вдруг энергично затикал перед тем, как зазвонить, в этой сонной похлебке из всего и ничего что-то произошло. Каким образом это произошло или что послужило тому причиной, выше моего понимания. Но только вдруг из этой каши элементов появляется яйцо, сверкающее серебряное яйцо, и начинает плясать в этом Хаосе. В нем кто-то как будто поет, бормочет, квохчет — словом, очень странное яйцо. Изнутри раздаются звуки гармошки и топот множества дамских ножек, отплясывающих канкан, — о-го-го! — что же там заключено, в этом яйце? И вдруг — трах! Правильно, раздается треск — будильник звенит и пробуждает ото сна Время — Время начинается, яйцо снесено, серебряная скорлупа расколота, и тут же происходит сотворение мира. Неожиданно все меняется, и среди Хаоса возникает порядок. Свет и тьма отделяются друг от друга, возникает ночь, и возникает день, а также — солнце и звезды, и все это благодаря процессу сотворения мира, того мира, в котором мы с вами живем. Другими словами — я использую понятный всем образ, — возникает Париж, и в середине его находится сверкающий центр мира — Монмартр.

— О Господи! — вырвалось у Спота.

— Именно так и было! Ты не зря сказал: О Господи! Под звон колоколов и музыку духовых оркестров Монмартр растет, расползается и расширяется со всеми своими большими и маленькими, красивыми и безобразными созданиями.

— Одну минутку, — вмешался Джим, — я думал, ты расскажешь нам о титанах, олимпийцах и всяком таком, а вовсе не о Монмартре.

— Мы знаем, что ты патриот своего города, Жорж, — засмеялся Спот, — Монмартр — чудесное место, я и сам там жил и…

— Стоп, стоп, стоп! — воскликнул Жорж. — Вы меня неправильно поняли. Я говорю о мифологическом Монмартре.

— Ах вот что! — заметил Джим.

— Итак, я продолжаю. Наш друг Время, Кронос, встает с постели, открывает ставни и лицезреет утро. Утро великолепно, и ему хочется позавтракать. Спокойно съесть большой вкусный завтрак.

— Мне тоже, — буркнул Джейсон, но Жорж не слышал его, он продолжал:

— Кронос был титаном.

— Наконец-то, — вздохнул Джим.