Титановый бардак

Номен Квинтус

— Предлагаете кота в мешке?

— Можно и так сказать. Но могу пообещать, что котик вам очень понравится.

— Ну, если вы гарантируете… я согласен, — усмехнулся Виталий Григорьевич. На самом деле он подумал, что уж отвертеться от неприятной работы он всегда сможет. В правительстве есть люди, которым друзья его смогут объяснить недопустимость…

— Ну и отлично. Пойдемте, я пока покажу чем вы будете заниматься первое время, — и с этими словами Анна Федоровна, встав с кресла, надела свою куртку и Виталий Григорьевич едва не впал от удивления в кому: на куртке — простой, изрядно помятой куртке из обыкновенной парусины — сияли три ордена сразу: Красного знамени, Трудового Красного знамени и Ленина! А хозяйка кабинета, поймав его взгляд, улыбнулась:

—

Приходится носить, это мы с девочками побрякушками меряемся. Опять же, для товарищей офицеров стимул: все видят, что страна уважает своих героев.

— Это за вашу работу? А боевой… каких товарищей?

— У нас в Управлении работает много царских офицеров, которых званий никто не лишал. А орден этот — просто тогда еще не было трудового знамени, вот и дали что было. Да вы не переживайте, вас мы тоже не обездолим. Конечно, работают у нас все же не ради орденов, но ведь всяко приятно, когда видишь оценку собственного труда. Вот, заходите. Валера, ты уже принес?

Сидящий в соседнем кабинете мужчина — одетый в такую же парусиновую куртку, но всего лишь с одним орденом на ней — молча кивнул и протянул Виталию Григорьевичу тарелку с двумя стеклянными пробирками, в которых лежали черные цилиндрики: в одной — потолще, в другой — толщиной с мизинец.

— Это то, что вам предстоит сделать. Точнее, выстроить завод, где это будет массово изготавливаться.

— А это что? Какие-то детали?

— Ну, можно и так сказать. А с точки зрения металлохимии это — чистый оксид урана, с количеством примесей по урану менее одного атома на миллион. И вашей задачей будет сделать так, чтобы через год, самое позднее через полтора у нас таких… деталей было минимум двести шестьдесят тонн. А зачем — это вы узнаете чуть позже.

Вообще-то Петр Петрович считался минералогом, причем довольно неплохим. И он еще несколько лет назад даже в страшном сне не мог представить, что ему придется вдали от цивилизации ковыряться в темном штреке — и уж тем более не мог представить, что ему такая работа понравится. Однако сейчас он сидел как раз в таком штреке, почти что в километре от «белого света» — и занимался любимой работой. С удовольствием занимался.

Старший сын его, по семейной традиции, тянувшейся вот уже пятое поколение, тоже названный Петром, сидел за пультом управления «дьявольской машины»: Петр Петрович-младший был инженером и вообще-то «придумывал» механизм, позволяющей машине не останавливаться на час после каждого «шага». А «шаги» эти были более чем интересными: установленные на двух складных рамах перфораторы пробивали в сплошном граните небольшие шурфы глубиной по сорок сантиметров, затем специально обученный человек быстренько закладывал в шурфы небольшие патроны — и после взрыва еще полметра гранита превращались в щебень. Вообще-то «шаг» занимал минут пятнадцать, но после взрыва двое мужиков с лопатами выгребали получившиеся обломки, сваливая его на транспортер, направляющий камень в камнедробилку, установленную в задней части машины — а это уже требовало минимум часа. Часа, в течение которого машина простаивала.

Тем не менее за прошедшие три месяца машина ушла вглубь горы уже на километр без малого — и главной заботой Петра Петровича-среднего было наблюдение за скалой вокруг штольни: гранит — он, конечно, камень крепкий, но после взрывов и в сплошном камне что-то могло треснуть. А камешек, может даже в несколько центнеров весом, падающий на голову — это совсем не то, чего бы хотелось получить. Собственно, именно поэтому шурф рылся небольшой, с помощью маленьких зарядов какой-то малоизвестной взрывчатки. Следом за передовой машиной шли еще две, которые расширяли шурф с трех метров до восьми, а затем уже простые мужики с отбойными молотками «выравнивали» стены до ширины в десять метров и срубали «лишний» камень с потолка — да так, что возле ворот, ведущих в глубь горы, свод потолка поднимался уже метров на двенадцать…

Чтобы вся эта техника работала, возле устья штрека были поставлены две «передвижных»

электростанции (установленные на железнодорожных платформах) общей мощностью в четыре тысячи киловатт. Петр Петрович краем уха слышал, что было «эпическая борьба» за моторы к этим электростанциям, но кто и с кем при этом боролся, он не знал. Моторы на этих электростанциях были германскими, а вот генераторы вроде бы отечественными, и все это работало бесперебойно. Что радовало: ведь настолько масштабную работу без этого выполнить точно было просто невозможно. Хотя Петр Петрович и не совсем понимал затею руководителей проекта, его радовала сама возможность сотворения чего-то столь грандиозного. Настолько грандиозного, что даже верного эпитета проекту придумать не получалось. Вот взять, к примеру, подземный зал, который ему предстояло вырубить в скале к Новому году: длиной в двести метров, шириной чуть меньше сорока и высотой в двадцать пять. Можно было подумать, что там собираются сделать храм какого-то непонятного культа — но три «технических» тоннеля в этот же зал, по которым предполагалось провести мощные воздуховоды, электрические кабели и водопровод с канализацией, эту идею опровергали. Скорее всего, зал готовился под какое-то мощное производство, причем производство секретное. Вероятно, поэтому и «снаружи» быстрыми темпами строился небольшой городок: ведь не будут же рабочие в подземелье жить? Впрочем, зачем минерологу забивать себе голову ненужными мыслями?

А вместо сердца…

Летом, когда Оля «по своим делам» заехала в Москву обсудить кое-что со Струмилиным, её неожиданно «попросил заехать» Сталин. Иосиф Виссарионович вообще-то в деятельность Девятого управления в принципе не лез: ну есть оно — и ладно, а что и как оно делает — это пусть Менжинский разбирается. Разве что иногда — когда поток жалоб на этой управление начинал переполнять каналы поступления информации в Секретариат — он «просил о консультации». Именно просил, потому что давно сообразил, что тамошние сотрудники свято блюдут правило «вассал моего вассала» и как-то умудряются разного рода приказы игнорировать.

Поскольку время встречи было заранее оговорено, то Оля не особенно удивилась, встретив в кабинете Сталина еще и Губкина. А вот последовавший за этим разговор… вероятно, имел серьезные последствия. Не плохие и не хорошие — в первом приближении, а вот во что всё это выльется дальше, было не очень-то и понятно.

Ну а сам разговор Иосиф Виссарионович начал в соответствии с Олиными ожиданиями, то есть с тем, о чем Оля догадалась, увидев в кабинете Губкина:

— Ольга Дмитриевна, вот тут нам Иван Михайлович жалуется на вас. Говорит, что вы открыли богатое месторождение природного газа, которым всю Москву отопить можно и сэкономить в год миллион тонн дров. А вы, жалуется нам товарищ академик, мало что категорически отказываетесь даже рассматривать вопрос о строительстве трубопровода в Москву, так еще и весь газ решили пустить на какие-то химические производства.

— Так, понятно… Я думаю, что если Москве дров не хватает…

— Дров-то хватает, но ведь на их перевозку, да и просто на то, чтобы их нарубить, тратятся огромные трудовые ресурсы, которые мы могли бы использовать для других целей.

— Вот я и говорю: если Москве не нравятся дрова, то пусть зерном топят.

— Каким зерном? — удивился Сталин.

— Я думаю, что лучше всего пшеницей: когда рожь горит, то запах кисловатый, от ячменя вообще просто вонь — а если пшеницу жечь, то пахнет свежевыпеченным хлебом.

— А я, между прочим, серьезно спрашиваю.

— А я серьезно отвечаю. Поясню, чтобы мои предложения не выглядели глупой шуткой. Если на гектар пашни внести сорок килограммов карбамида, то урожай вырастет минимум на треть. У нас какой средний урожай по стране, одиннадцать центнеров, десять? Значит, для простоты подсчета, урожай вырастет на три центнера с гектара.

— Средний урожай чуть меньше семи центнеров.

— Ну, значит, он вырастет минимум наполовину.

— А причем тут… этот…