Титановый бардак
Шрифт:
— Еще? Так это замечательно! Слушай, а сейчас статус многодетной матери со скольких детей присваивается?
— Вот уж только статус нам и нужен! Чтобы еще в магазинах без очереди и проезд бесплатный на общественном транспорте. Ах да, и льготы по оплате за квартиру, я ничего не забыла?
— Вроде ничего. А как дела в твоем институте?
— Терпимо. То есть хорошо, но слушателям практики катастрофически не хватает. И это, безусловно, прекрасно, но…
— Может, врагов народа начнем потихоньку отстреливать? Поначалу пусть твои хирурги с огнестрельными поупражняются, а потом можно будет и с осколочными практику
— Ничего не выйдет: Петруха обычно не промахивается, а для анатомического театра и так объектов хватает. Да и пусть ребята пока теорию подтянут, а практику… если память меня не подводит, то мелкие стычки с японцами уже в следующем году начнутся.
— А бои с китайцами уже в этом году. Менжинский специально интересовался по поводу медицинской поддержки корпуса, который в Синьцзян скоро отправится. Я, конечно, про такую войну, если она и была в нашем мире, нихрена не помню, но раз Синьцзян остался китайским, нашим там, возможно, прилично вломили, так что полевая медицина лишней точно не будет. Но ты туда не поедешь!
— А я и не собиралась, там ни огурцов, ни селедки нет, так что от нас поедут ребята, которых Слащев подготовил, а с ними и два десятка моих хирургов. Маловато… я про полевую практику говорю, но хоть так. А вот ты туда не поедешь.
— Конечно, мы через неделю-другую вторую машину запускать собрались, стволы уже для КОРДа ковать.
— А вроде хотели к КПВТ?
— Это будет следующий этап, к тому же, судя вот по этому стволу, не последний. А быстрее я не могу следующий станок сделать: хренова туча заказов от энергетиков, завод станкостроительный и без того круглосуточно работает.
— Надо новый завод строить…
— Для него станки и клепаются!
— А я имею в виду новый станкостроительный. Почему-то у меня возникли смутные сомнения по поводу завода в Павлово.
— И какие? В октябре он почти наверняка заработает, всё оборудование для него уже сделано или куплено.
— Сейчас в стране выпускается только один автобус в Ярославле, причем по полсотни в год — а Павловский завод будет штамповать по три автобуса в сутки, причем автобусы, считай, последней трети двадцатого века. Алкоголик Валерьян ведь наверняка потребует объемы выпуска увеличить, в какой-нибудь свой план включит…
— Пусть он в какой-нибудь план включит изготовление моторов для него.
— Четырехцилиндровый бразильский алюминиевый оппозитник? Вася говорил, что нынешняя промышленность такой сделать пока не в состоянии.
— Но мы же делаем, значит и другие смогут. Хотя да, наши станки нужны будут…
— Впрочем, я думаю… я надеюсь что Куйбышев, каким бы болваном он не был, на автобусы наши не позарится. Они же цельнометаллические, а со сталью, тем более с прокатом в стране глухо. Вася что, со скуки в Кулебаках металлический заводик проапгрейдил на миллион почти шведских крон? Теперь его сверхплановой продукции автобусному впритык хватает, а там, как я понимаю, хоть наизнанку вывернись, но металла больше получить не выйдет.
— Что-то ты про Павловский завод слишком много знаешь, тебе это зачем?
— А там напротив, через речку, самый мне нужный завод имеется. Тумботинский, где инструмент хирургический делают. Хороший инструмент, я бы даже сказала лучший в мире — но маловато. Ну я и договорилась с инженерами с ЗАТИ, что они Тумботинскому заводу заодно и кое-какое оборудование изготовят.
— Так, и мост через Оку это с твоей подачи строить там собираются?
— Товарищ Сухов, между прочим тебе русским языком сказано: любимой жене срочно нужны соленые огурцы. Ты почему еще здесь?
Первого декабря тридцать третьего года в четвертой секции Хранилища-13 состоялась интересная встреча. То есть поначалу она была интересной только для Архипа Михайловича, но немного погодя и остальные участники «заинтересовались». А чуть позже — заинтересовались уже всерьез, хотя день для них выдался… странный.
Николая Тимофеевича Гудцова чекист в немалых чинах (три «шпалы» в петлицах!) встретил у порога его кабинета:
— Требуется ваша консультация, срочно, так что попрошу следовать за мной.
— Но у меня назначено совещание…
— Я уже предупредил директора института, посовещаетесь завтра. Это срочно, машина ждет у подъезда.
— Ну хорошо… А куда мы едем? — поинтересовался он уже когда машина помчалась по улицам. — И по какому вопросу консультация?
— Я не знаю, мне просто приказано вас доставить… сейчас мы едем на Корпусной аэродром. Там несколько человек будет.
Дмитрия Аполлинариевича Рожанского чекисты «пригласили» еще дома, что его поначалу испугало: его ОГПУ однажды уже арестовывало, хотя и всего на несколько дней. Но ему повезло больше, чем Гудцову: чекист сказал, что нужна срочная консультация сотрудникам Девятого управления, а про эту организацию Дмитрий Аполлинариевич уже кое-что слышал, да и лично их работу прочувствовать успел: именно сотрудники этого Управления его после ареста освободили. Так что в самолет он садился, будучи совершенно спокойным — ну, если не считать того, что он, как и любой человек, впервые в самолет садящийся, испытывал страх перед предстоящим полетом. Однако сам полет оказался похож на поездку в автобусе, даже, пожалуй, был более комфортным — а вот когда инженеры прибыли на место, оба они начали волноваться всерьез:
— Здравствуйте, — поприветствовала их молодая женщина, одетая более чем странно: кремовый шелковый брючный костюм на женщинах вообще был довольно непривычен, но три «ромба» в петлицах делали его буквально «сказочным». А прикрепленные к жакету ордена делали эту молодую женщину похожей на… на никого не похожей. Впрочем, Гудцов догадался, что имеет дело с «женщиной в белом», о которой среди ленинградских ученых ходили самые странные слухи: что она сама управляет самолетами, иногда орет на самого Кирова, а некоторые говорили, что несколько раз она ругалась со Сталиным, точнее даже что она Сталина в лицо страшно ругала… В любом случае женщина эта была явно не простая, и её предупреждение оба инженера приняли всерьез:
— Вы сейчас узнаете кое-что, являющееся государственной тайной. Об услышанном и увиденном нельзя рассказывать никому: ни знакомым, ни родственникам, ни даже друг другу. Наказание за нарушение этого правила одно, так что…
— Так может не стоит посвящать нас в ваши страшные тайны? — спросил Гудцов.
— Может и не стоит, но больше некого. И вы же не бабы, которых от тайн распирает и которые сдержаться не могут чтобы кому-то их не раскрыть. А я — как раз она, вот и раскрываю их вам… ладно, пошли узнавать эти страшные тайны.