«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
Шрифт:
Могучий вал ударил «Тобаго» в борт, и судно сильно накренилось. Нордэкис с трудом удержался на ногах.
— Господин капитан, неужели мы действительно так уклонились от курса? — спросил он.
— Ни черта не уклонились. А вот теперь уклонимся. Ясно?! — По недовольному тону капитана видно было, что он не желает продолжать разговор.
— Кто из вас двоих пьян — судно или ты? — В рубку влетел Карклинь, таща за собой промокшего до нитки юнгу. — Прошу прощения, господин капитан, не знал, что вы здесь… Мне-то что, а вот этого морского волка при повороте едва к Нептуну не смыло. В последний момент поймал его за подтяжки.
— Ты что, Зигис, хочешь, как Свадруп? — сердито спросил его капитан. — Черт тебя подери, что сказал бы я твоей матери? Судно тебе не бульвар, тут надо с умом ходить.
— Господин капитан, разрешите сдать вахту, — громко проскандировал Нордэкис, затем, повернувшись к Карклиню, добавил тише: — С опозданием на десять минут. В следующий раз не премину записать в журнал о том, что штурман Карклинь снова опоздал.
Слова Нордэкиса все-таки дошли до слуха капитана. Он раздавил папиросу о пепельницу, но, заговорив, тут же прикурил следующую.
— С журналом поосторожнее… Был на «Намейкисе» один штурман. Алкоголик, но остроумный, как черт. Стоило ему заложить, как капитан записывал: «Сегодня штурман явился на вахту пьяный». И так почти на каждой странице. А когда пришли в Ригу, то увидел последнюю запись в журнале: «Сегодня капитан Андерсон явился на вахту трезвый». — Вилсон улыбнулся, но тут же строго обратился к юнге: — Завернись в мое одеяло, Зигис, не то совсем окоченеешь… И не капай водой на пол, чтоб тебя нечистый!..
— Если человек опаздывает спьяну, это еще более или менее понятно. Но когда штурман Карклинь не может оторваться от своих нелепых сновидений, то, извините, это непристойно.
— Давно уж махнул рукой на сны — все равно не сбываются. Приснилось, что ты спрятался под кроватью у Алисы, а оказалось — это был вовсе не ты, а другой тип… Как-то теперь бедная барышня чувствует себя в одиночестве?
— Не ваше дело, — проворчал капитан, но все же прибавил: — Трудно ей приходится, куда труднее, чем кое-кому.
— Хороша девка, да тоже не без изъяну, — сказал Карклинь.
— А что?
— Не тот папаша ей достался.
— Не забывайте, что говорите о владельце судна, — одернул его капитан. — И вообще прекратите сплетничать. Вы где — на судне или на базаре? Карклинь, проложите на карте новый курс — на остров Хуана! А вы, Нордэкис, укладывайтесь спать.
— На остров Хуана? — сказал Карклинь и свистнул.
— Да. За свежими продуктами. Господин Квиесис был настолько добр… Черт возьми, что вы здесь торчите, Нордэкис?
Штурман молчал.
— Да отвечайте же! — не выдержал капитан.
— Простите, господин капитан, известно ли вам, что этот Дрезинь воевал в Испании на стороне республиканцев?
— Что вы хотите этим сказать? О чем вы думаете?
— О том же, о чем и вы, господин капитан, — ответил Нордэкис с ударением.
— Я не думаю, я выполняю приказание своего хозяина… А что делали бы вы на моем месте? — обратился он к Карклиню.
— Я — ничего, — усмехнулся тот. — Но судно может, скажем, сбиться с курса и пройти мимо того острова. Мало ли что может произойти, когда приходится плыть без радио…
— Вашим остроумием я сыт по горло! — рассердился капитан. — Пока я нахожусь на борту, бунтовать никто не посмеет. Ни вы, ни я, черт бы меня побрал!
В шкиперской иллюминатора не было. Дрезинь сидел в полной темноте. Судно переваливалось с борта на борт, с кормы на нос, и всякая всячина, находившаяся в шкиперской, стремительно перемещалась из угла в угол, и по пути все это каждый раз натыкалось на Дрезиня. Таким образом даже в потемках можно было почти безошибочно отличить жестяное ведерко от киянки. Чтобы избежать этих столкновений, Дрезинь залез на большую бухту пенькового троса. Положение улучшилось, но ненамного — теперь он вместе с бухтой разъезжал по шкиперской, временами больно ударяясь о какие-то железные балки.
Волны с адским грохотом били в наружную обшивку. Можно было подумать, что весь огромный океан надрывается из последних сил, чтобы сокрушить борта судна. Стальная дверь, сотрясаясь мелкой дрожью, глухо стонала.
Дрезинь удивлялся, что его не берет морская болезнь, хотя в море он был всего второй раз. К тому же, когда их батальон Интернациональной бригады эвакуировался из Барселоны, не было ни малейшего ветерка; тогда опасностью грозило не само море, а итальянские подводные лодки, скрывавшиеся под его зеркальной поверхностью.
По натуре Дрезинь был оптимистом. Когда его швыряло между переборками, он вспоминал о своем убежище в туннеле гребного вала, представлял, как он цеплялся бы за любой железный выступ, чтобы не свалиться на вращающийся вал. И вообще, что там говорить — в охранке было хуже. Правда, если Паруп сдержит обещание, то через некоторое время его, Дрезиня, снова водворят туда. А впрочем, сыщику будет не так просто осуществить свою угрозу. На судне находятся не только Паруп и Квиесис. Здесь есть и друзья. Алиса, Цепуритис, другие моряки, чьих имен Дрезинь не знал, но которые не допустят расправы над ним. «Тобаго» идет в Сантаринг. Наверно, и там найдутся люди, которые помогут бороться за его освобождение, как в свое время французы помогли бежать из концентрационного лагеря.
В худшем случае… Ну, что ж, и тогда тоже ни о чем жалеть не придется. Алиса слишком хороший человек, чтобы дать ей погибнуть. Брак с Парупом для нее был бы то же самое, что для него, Дрезиня, тюрьма. Замечательная девушка, только чересчур уж наивна. Вообразила, будто Квиесис воспылает симпатией к коммунисту… Интересно, что она сейчас делает? Старается разжалобить отца, плачет, думает о своей жизни? Внезапно он ощутил тоску по Алисе. Нет, самому освободиться мало, надо помочь и Алисе вырваться из зарешеченного мирка Квиесиса и Парупа. Девушка стоит того.