«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
Шрифт:
И на этом великолепном покрывале, как был, в костюме и ботинках, лежал и беспокойно ворочался Квиесис.
Океан то и дело пригоршнями швырял воду в иллюминатор. Упругие брызги зарядами дроби стреляли по толстому стеклу, и у Квиесиса было такое чувство, будто он не в запертой каюте, а в крепости, осажденной противником.
В дверь постучали.
— Отец!
Опять Алиса!
— Отец, открой дверь!
— Я сейчас не могу с тобой разговаривать. Не могу и не желаю.
— Открой! — крикнула Алиса. — Открой, иначе… я сама не знаю, что сделаю, если…
— Что ты от меня хочешь? Даже на своем судне нет больше покоя. Все в заговоре, все бунтуют!
Квиесис отвернулся и закрыл ладонями уши. Некоторое время еще смутно слышался стук, потом
Квиесис сел, скинул пиджак. Ему было нестерпимо жарко. Пылали щеки, уши, виски. Лоб покрылся испариной. И каюта качалась. Это не морская болезнь, нет, море ему нипочем. Квиесис поглядел на ковер. В глазах замельтешило, красный узор завертелся вихрем, превратился в пламя.
Алиса просто ненормальная. Чего она там только не наговорила! Впору подумать, что она влюблена в этого красного. Эх, лучше бы насчет этого не заикаться! Вот Алиса и взбеленилась. Теперь угадай, что она выкинет назло отцу. Разве Квиесис не знает свою дочь? Кто еще мог бы так вскинуть голову и заявить: «Да, я люблю его. Сперва сама не сознавала этого, а теперь поняла!»
Ничего-то девчонка не знает, ничего не понимает в жизни. Интересно, что бы она делала, если бы узнала, что «Тобаго» — это теперь все, что у них осталось, что в нем единственная надежда спастись от нищеты? Она бы живо отвернулась от того, кто уже протянул руку и собирался прикарманить ее добро. Ей бы и в голову не пришло полюбить человека, для которого цель жизни в том, чтобы все отнимать у других, в том числе и у нее. Проклятые коммунисты! Мало того, что они уже отняли отечество, так теперь, того гляди, отнимут и судно. Они даже его семью разрушают.
Если бы можно было довериться Алисе! Тогда бы она сама больше не мучилась и отца не изводила. Вдвоем им было бы гораздо легче. Но рассказать ей правду он не смел. Алиса женщина. Женщины легко распускают язык. Нет, нет, лучше повременить. Когда-нибудь настанет день, и она поймет, что отец вовсе не злодей. Она еще попросит у него прощения за сегодняшнюю дерзость.
В дверь опять постучали. Квиесис не отзывался. Пускай стучит, все делается ради ее же блага.
Но стук не прекращался. Он становился все настойчивее, не давал покоя.
— Ну, кто там опять? — в конце концов не выдержал Квиесис.
Одновременно заговорили несколько мужских голосов. Квиесис уже было собрался отпереть дверь, но вовремя понял, что явились представители команды с требованием освободить Дрезиня.
Взбешенный этой неслыханной наглостью, он снова улегся на кровать.
Паруп не был моряком. Качаться от нескольких бутылок шампанского или оттого, что весь корабль под тобой ходуном ходит, — это все-таки совершенно разные вещи. И нельзя сказать, чтобы качка особо благоприятно воздействовала на его внутренности. Становилось тошно уже от одного того, что горизонт вдруг проваливался куда-то в преисподнюю, а через мгновение снова чернел где-то над головой. Найти хотя бы одну неподвижную точку, за которую можно уцепиться взглядом! Но все, даже командный мостик и мачты, даже нос корабля и трапы, скользило, скакало, падало и опрокидывалась. Тут уж действительно лучше напиться по-настоящему.
И все же Паруп, судорожно хватаясь за поручни, пробирался к радиорубке. В последнее время она притягивала его как магнит.
При взгляде на Артура хотелось развернуться и изо всех сил треснуть по этой дурацкой роже. Ничего себе, славную кашу заварил радист! Правда, этот простофиля не виноват, что столь тонко задуманное предприятие окончилось неудачей. Свою роль он сыграл, как настоящая марионетка. Виноват он сам, Паруп. Надо было предвидеть, что Дрезинь полезет на рожон. Дрезинь — коммунист, а от таких можно ожидать все, что угодно, только не нормальных поступков. Да, снова допущена ошибка. И непростительная, если принять во внимание его долголетнюю службу в политическом управлении.
Во всем этом одно хорошо — больше не надо прикидываться. Алиса обозвала его шпионом, и теперь он выложит свои козыри. Пусть называет как угодно, но женой его она все-таки станет. Он-то сумеет найти способ, как прижать эту избалованную девчонку.
— Привет, маэстро! Как видите, даже ураган не может меня удержать от столь приятного визита.
— Хотите радиограмму отправить? — беспокойно спросил Артур.
— Я и радиограмма? С каких это пор? Просто скучно. Хотелось послушать, что нового в возлюбленной стране предков.
— Не знаю. Приемник испортился.
— Так, так, не везет любителям музыки. А коротковолновый?
— Тоже… все полетело… И никак не могу найти причину. Не работает, хоть ты что тут… Боюсь, что до Сантаринга останемся без связи, — сказал Артур. Радист был бледен.
С трудом передвигая ноги, Паруп вошел в кают-компанию. Достал из буфета коньяк и впервые в жизни осушил бутылку до дна — методично, рюмку за рюмкой. Оказывается, гораздо легче прикидываться пьяным, чем по-настоящему напиться. Мысль продолжала работать четко, четко до тошноты. Совсем как в тот вечер, когда ему так безумно хотелось забыться после разговора с Ригнером. Неужели предсказание немца так скоро сбылось?
Он откупорил вторую бутылку, наполнил рюмку, уже поднес к губам, но поставил обратно на стол. Какой смысл пить? Лучше пойти к Квиесису и попробовать добиться какой-то ясности. Надо послушать, что тот скажет. Он и сквозь ложь разберет правду.
Стучать пришлось долго, пока Квиесис открыл.
— Входите, Илгмар, входите! Нам надо поговорить, я как раз собирался к вам… Алиса моя единственная дочь, я должен заботиться об ее счастье. Она вас не любит…
Паруп принялся шагать по каюте. Пол уходил из-под ног. Стало быть, стряслось то, о чем предупреждал Ригнер! Как ни были туманны его намеки, Парупу, сотруднику политического управления, они сказали достаточно много. Он был лучше Квиесиса информирован о закулисной политике и знал о заговоре в правительстве Ульманиса, целью которого было освободиться с помощью Германии от русских гарнизонов. Совершенно очевидно было и то, что Советское правительство, если только узнает об этом, предпримет контрмеры. К тому же внутреннее положение в Латвии было настолько напряженным, что хватило бы одного советского танка, чтобы годами копившаяся ненависть прорвалась наружу, чтобы взметнулось пламя, в котором сгорит и он и Квиесис. Вот почему после разговора с Ригнером он всякий раз с опаской прислушивался — нет ли новостей из Латвии. Испорченное радио, неуклюжая ложь Артура и теперь внезапное решение Квиесиса сказали все. Его не проведешь на таких дешевых трюках, как отцовская забота о счастье дочери. Плевать Квиесису на Алисино счастье, его интересовали только дома Парупа. Кто мог предвидеть, что от этих домов, доставшихся ему в прошлом году от тетки, так быстро останется один пшик? Что они превратятся в мыльный пузырь раньше, чем он успеет их выменять на половину парохода с бесплатным приложением в виде Алисы? Все-таки надо было приложить больше старания и добиться немедленного заключения брака… Оттяжка свадьбы до Сантаринга оказалась непоправимой глупостью. Но кто мог предвидеть, что даже посреди океана этот проклятый Дрезинь станет ему поперек дороги? Опять умно рассчитанный шахматный ход привел к потере фигуры… Теперь нельзя допускать ни малейшей ошибки. Следующий ход должен быть абсолютно точным. С Алисой дальше считаться нечего — теперь она пешка, и ею можно пожертвовать без сожаления. Но партия продолжается — остается судно. И на судне остается Дрезинь, противник вдвойне опасный при новой ситуации.
Паруп перешел к действию. Глядя Квиесису в глаза, он заговорил:
— Снимаю перед вами шляпу, дорогой Квиесис. Даже не подозревал, что вы такой идеальный отец. Наконец все-таки поняли, что Алиса меня не любит? А раньше, пока я еще был состоятельным домовладельцем…
Квиесис побледнел.
— О чем вы говорите? Что вам известно?
— Я много чего знаю… Знаю, для чего вы придумали с Артуром басню про испорченное радио. Меня не так просто обвести вокруг пальца. Не зря я работал в политическом управлении…