«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
Шрифт:
— Мне о нем сообщили из управления порта, не трудно проверить…
— Правильно! — подхватывает Швик. — Проверить и прекратить забастовку! Она же парализует всю деловую жизнь! Если забастовка будет продолжаться, весь Криспорт превратится в кладбище!.. Не говоря уж о злосчастном Бергхольме! Десять тысяч христиан во власти водной стихии. Голод! Эпидемии! Исключительные возможности! А из-за забастовки они не могут быть преданы земле по христианским обычаям.
— Да какое мне дело до ваших гробов?! — взрывается консул. — У меня есть заботы и поважней… Немедленно узнайте, что это за судно, — отдает он распоряжение Дикрозису.
— А мне какое дело до того, что ваши лоцманы бастуют? — Швик задет за живое. — Может, правда на
— Я только что получил эту информацию, — тоном оправдания говорит Дикрозис. — Сию же минуту выйду навстречу кораблю. Через полчаса вы будете знать все доподлинно. — Дикрозис быстро идет к двери.
— Постойте, и я с вами! — кидается за ним вдогонку Швик. — Я тоже!
Оставшись один, Фрекса допивает рюмку и после минутного раздумья спускается вниз. Беспокойно ходит взад-вперед по просторной гостиной. Взгляд его рассеянно останавливается то на тяжелой мебели, доставшейся в наследство от отца, то на картинах, большая часть которых увековечила представителей династии судовладельцев Фрекса или принадлежащие им корабли. Но где бы его взгляд ни блуждал, он все чаще возвращается к телефону. И вот звонок. Позабыв о солидности, консул чуть ли не вприпрыжку бросается к аппарату. Сообщение Дикрозиса столь ошеломляюще, что умеющий владеть собой консул нервно вскакивает. Бросив трубку, он делает несколько шагов по комнате, затем останавливается как вкопанный. Идея! Фрекса заказывает срочный разговор со столицей. Сообщение о том, что в Криспорт входит советское судно, преодолевшее без помощи лоцмана сложнейший фарватер, производит сногсшибательное впечатление и на Борка тоже. Пауза. Можно почти физически ощутить напряжение, с которым работает мысль доктора. Затем консул слышит, как Борк бросает секретарю:
— Приготовьте мой саквояж!
2
Кнут, гостиничный мальчик на побегушках, спит и видит себя лоцманом. Правда, его дед и отец тоже были служащими гостиниц, и на скопленные ими деньги Кнуту — если только он овладеет всеми «тонкостями» ремесла — предстоит когда-нибудь открыть свой собственный небольшой пансионат. Зато дядя у Кнута лоцман, и мальчишка мечтает о том времени, когда в промасленном плаще, широко расставив ноги, встанет к штурвалу и поведет корабли меж скалистых берегов Кристы. Всякий раз, когда пареньку случается бывать близ гавани, он, размечтавшись, забывает, что под ногами у него булыжная мостовая, а не омытая морской пеной зыбкая палуба. Но сегодня ему некогда предаваться мечтам. На древнем каменном мосту, украшенном старинными фонарями, он оглядывается. Часы на городской ратуше показывают двенадцать. Надо спешить. Еще немного попетлять по узким кривым уличкам, куда не заглядывает солнце, пройти несколько кварталов высоких, давно утративших свой первоначальный цвет кирпичных зданий с пыльными окнами и скрипучими флюгерами, и он будет у цели своего пути.
Ступени ведут вниз. Над сводчатым входом в кабачок покачивается большой спасательный круг с изображением краснощекого морячка. Свитые из каната буквы образуют название трактира «Спасение моряка».
Кнут открывает дверь. В нос ударяет пивной и винный дух. Под сводами закопченного потолка висит модель старинного парусника. На стенах — спасательные круги и изображения кораблей. Почерневшие от времени непокрытые столы, такие же темные, до блеска отполированные посетителями скамьи. В другой раз Кнут задержался бы здесь немного дольше, чтобы досыта наглядеться на имеющуюся тут всякую всячину из морского обихода. Нынче же он без задержки направляется в заднюю комнату, где за большим круглым столом сидят лоцманы — члены забастовочного комитета. Истым морским волком выглядит старый Хеллер. У него седые бакенбарды, фуражка с золотым якорем. Грузную фигуру, свидетельствующую о чрезмерной страсти к пиву, обтягивает вязаная кофта. Синяя тужурка с золотыми пуговицами брошена на спинку стула.
Видно, что принятое решение начать забастовку потребовало от них тяжелой внутренней борьбы. Что ни говори, забастовка в какой-то мере парализует жизнь города. От этого решения зависит судьба многих людей, и все же оно было принято. Безрассудному упрямству судовладельцев была противопоставлена железная воля Берлинга и подкрепленная расчетами вера в скорую победу.
Кнут неловко мнется у двери, стараясь привлечь к себе внимание Берлинга.
— Говори смелее, малый, — подбадривает Берлинг. — Не видишь разве, здесь собрались все свои.
— Дядю нигде не могу найти, — сам не знаю почему, оправдывается мальчуган. — Только, думаю, вам это тоже будет интересно. Консул только что заказал номер для доктора Борка. Самый шикарный. Он приезжает через несколько часов.
— Ну, что ж, — Берлинг старается говорить невозмутимо, — это большая честь для нас.
Густав согласно кивает.
— Большая неприятность, товарищ Берлинг! — озабоченно качает головой Хеллер. — И давай не делай вид, будто не понимаешь, чем пахнет приезд такого человека. К тому же теперь, когда у него в парламенте дел невпроворот.
— Знаю, — кивает Берлинг. — Потому и утверждаю — большая честь! Наша забастовка только началась, а противник уже бросает в бой артиллерию главного калибра.
— Боюсь, хватит одного выстрела, — мрачно пророчествует Хеллер. — Наши позиции не так крепки, как надо бы.
— Никак, душа ушла в пятки? — трунит Густав.
— Я сколотил наш профсоюз, когда тебя еще на свете не было, молокосос ты эдакий! И с Борком я уже имел дело. — Хеллер выпивает залпом свое пиво. — Он проглотит нас всех, как я — это сусло, и даже не поперхнется… Говорят, Борка со дня на день должны ввести в правительство…
— Не стоит продолжать, — улыбается Берлинг. — Все зависит от того, через какие очки глядеть. Тебе кажется, что приезд Борка — доказательство силы судовладельцев, а на мой взгляд — слабости. Консул не стал бы вызывать его, будь он уверен в своих силах.
— А ты в своих уверен? — резко спрашивает Хеллер. Берлинг не успевает ответить, так как дверь кабачка распахивается, и, одним прыжком преодолев всю лесенку, влетает его дочь Нора — блондиночка лет восемнадцати; на лице ее тревога.
Задыхаясь, она с разбегу бухается на скамью и, нимало не стесняясь, отпивает несколько глотков пива из кружки, которую Хеллер успел уже наполнить.
— Ну и манеры у твоей дочки! Сущий извозчик! — возмущается Хеллер.
— Что стряслось, кузнечик? — с трудом подавляет улыбку Берлинг.
— Да ну вас с вашими манерами! — восклицает Нора. — Только что слышала потрясающую новость! В устье реки вошел торговый пароход. Через несколько часов он будет в Криспорте.
— Вот-вот! — трахает кулаком по столу Хеллер. — Получай! Борк еще не успел явиться, а забастовка уже срывается! Этот стервец найдет штрейкбрехеров!
— Весь город только и говорит об этом, — торопливо поддакивает Кнут. — А есть, которые болтают, будто это русские.
— Чего суешь нос не в свое дело, — вскидывается на него Нора, не желающая уступать первенства. — Пароход называется «Советская Латвия»!
— Советская?! Тем хуже! Видали, даже ваши Советы используют штрейкбрехеров! Узнаю руку Борка. — И пораженный Хеллер продолжает: — Одновременно два удара. В нокауте сразу и забастовка и наши левые, которые готовы костьми лечь за эти Советы… Ну, Берлинг, что ты теперь скажешь про свою красную помощь?