«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
Шрифт:
— Право на борт! — Приказ звучит так же спокойно, как и все предыдущие, Тайминь даже не повышает голоса.
Чайкин бешено вращает штурвал, наваливается всем весом на рукоятки, но, кажется, усилия его запоздали. Вот-вот штевень судна соприкоснется со скалой. Реакция Тайминя молниеносна. Чайкин отлетает в сторону. Поняв, что матросу не справиться, Тайминь отталкивает его, перебрасывает рычаг хода и всем телом наваливается на штурвал; неуловимо резким и точным движением ставит судно против течения. Послушное его могучим рукам судно уходит из-под нависших скал. Лишь теперь видно, в какой опасной близости прошли они от обозначенного буруном и белой пеной рифа. Команда облегченно вздыхает. Капитан поправляет фуражку. Дубов раскуривает потухшую трубку. Тайминь вытирает ладонью потный лоб и, передавая штурвал Чайкину, говорит:
— Ты извини! Я тебя, часом, не зашиб?
— Самую малость. — Чайкин виновато почесывает затылок. — Аж искры посыпались! Сперва даже не понял, подумал, вмазались в берег.
— Еще бы чуть, — улыбается Тайминь. — Полсекунды все решило… Теперь можно будет немного перевести дух… Держи на третий буй!
— Есть держать на третий буй! — повторяет Чайкин и с восхищением смотрит на Тайминя. — Вот это моряк!
По Кристе мчится моторка. Сверху кажется, будто меж двух высоченных стен ползет заблудший жук и в поисках выхода мечется из стороны в сторону. Уткнув нос в поднятый воротник забрызганного пеной плаща, Дикрозис, сидящий рядом с рулевым, предается раздумьям. Ведь предстоит его первая встреча с соотечественниками, живущими по ту сторону «железного занавеса». С той поры как он удрал вместе с немцами, которым служил во время оккупации не бог весть какой верой и правдой, но и далеко не без пользы для них, Дикрозис старался как можно реже вспоминать Латвию. В его представлении она была не страной, населенной латышами, а краем, где правят большевики. Добравшись до Криспорта, Дикрозис решил поселиться здесь навсегда. Прибыл он сюда отнюдь не как нищий эмигрант, а как человек, подыскивающий возможность приложить свои журналистские способности и небольшой капиталец. Быстро овладев языком и не без успеха разыгрывая из себя демократа и жертву террора, Дикрозис сравнительно скоро стал совладельцем и заместителем главного редактора «Курьера Криспорта». Поначалу жизнь на чужбине со всеми ее непривычными проявлениями и отсутствие добрых знакомых еще вызывали в нем элегическую тоску по Риге, где под крылышком у состоятельного отца пролетела беспечная молодость. Вот почему он был искренне обрадован, узнав, что в Криспорте появилась его землячка — певица Элеонора Крелле. Серьезных видов на нее Дикрозис не имел и потому не слишком любопытствовал узнать, что привело ее в Криспорт. Прослышав же о том, что Элеонора намерена возвратиться в Латвию к своему другу и будущему мужу, Дикрозис, дабы не утратить последней связи с родиной, убедил девушку в том, что ее Аугуст давно сослан в Сибирь. Впоследствии, когда Дикрозис прижился в местном обществе и благодаря некоторым услугам, оказанным влиятельным лицам, приобрел известный вес в городе, он захаживал все реже и реже к Элеоноре, которая постепенно докатилась до того, что была вынуждена петь в дешевом портовом кабаке. Не виделись они уже более года… И вот через каких-то десять, пятнадцать минут у Дикрозиса вновь будет возможность поговорить на родном языке с людьми, которым выпала незавидная судьба быть жителями Латвии.
— Да сидите же вы спокойно! — прикрикнул Дикрозис на Швика.
Увидав появившийся из-за поворота корпус корабля, Швик от возбуждения вскочил на ноги и едва не опрокинул лодку.
— Как могу я оставаться спокойным, когда вижу приближение моей последней надежды!
Пошатнувшись, он ухватился за Дикрозиса и плюхнулся на банку рядом с ним. Положение Швика и в самом деле, можно сказать, безнадежное. Жители Криспорта хоть и жаловались постоянно на трудные времена, однако умирали в совершенно неудовлетворительном количестве. В ужасе перед грозящим ему крахом, он мечтал о великой катастрофе, которая позволила бы сразу пустить в дело все запасы его продукции. Наводнение в Бергхольме было для Швика прямо-таки манной небесной. В надежде на то, что местные погребальные конторы своевременно не подготовились к такому непредвиденному случаю и охотно приобретут дефицитный товар, Швик сгоряча зафрахтовал два парохода и нагрузил их гробами. И вот как гром среди ясного неба разразилась эта проклятая забастовка, которую Швик считал результатом интриг консула Фрексы. Известие о том, что команда русского корабля располагает собственным лоцманом, который сможет вывести суда из Криспорта, заставило бы Швика не то что выехать на моторной лодке, но пуститься вплавь навстречу своим спасителям.
Едва лодка успела пришвартоваться к борту «Советской Латвии», как Швик, поймавший конец штормтрапа, оттолкнул Дикрозиса и с проворством обезьяны вскарабкался на палубу. Не обращая внимания на усмешки моряков, вызванные его черным пасторским нарядом, он сходу задал вопрос на ломаном английском языке:
— Где ваш лоцман?
И вот Швик уже стоит перед вторым штурманом. Его трость почти касается носа Тайминя.
— Вы лоцман? О! Вы ведете корабль? О! — Не давая Тайминю ответить, он протягивает свою визитную карточку. — Швик! Погребение оптом и в розницу — Швик! Всегда к вашим услугам!
— Надеюсь, обойдемся без ваших услуг. — Тайминь не в силах сдержать улыбку — так смешон этот забавный человечек, взволнованно размахивающий своей тростью. — Или вы полагаете, что живым нам в Криспорт не прийти?
— О! Вы неправильно меня поняли! Совсем наоборот! Такого великолепного лоцмана я еще не встречал на своем веку! Я охотно вверил бы вам не только будущее своей фирмы, но и свою жизнь. Но сейчас речь не обо мне, а о других, о несчастных бергхольмцах… Наводнение! Голод! Эпидемии! Я погрузил два парохода, чтобы оказать им помощь. Выведите их из Криспорта, и господь вознаградит вас за это. Я хорошо заплачу. И поговорю с капитаном, не сомневаюсь, что он поймет меня.
— Зато я вас что-то никак не пойму… Вы хотите доставить потерпевшим от наводнения продовольствие?
— О нет! Вы опять неправильно меня поняли. Совсем наоборот! Два парохода первостатейного товара! И нет никакой возможности вывезти гробы из порта! Сжальтесь над людьми, которые не могут быть преданы земле по христианскому обычаю! Дайте им возможность предстать перед богом так, как это надлежит верующим, и вы будете вознаграждены! — Швик лезет в карман за чековой книжкой.
— У вас есть свои лоцманы. Обратитесь к их христианской совести. Или они стали безбожниками?
— О! Да разве вы не знаете? — Трость в трясущихся от волнения руках Швика выделывает такие пируэты, что Чайкин едва успевает отстранить лицо. — Хуже того! Они только что объявили забастовку. Нашли время! Такие возможности! Теперь все зависит от вас! Если не сжалитесь, буду вынужден…
— Забастовку? — почти одновременно восклицают Чайкин и Тайминь.
— А отчего же администрация порта ничего нам не сообщила? — спрашивает ошеломленный Тайминь.
— Могу пояснить. — В штурманской рубке появляется Дикрозис. — Но сперва попрошу о небольшом интервью. Наших читателей интересует.
— Кто вы такой?
— Постойте же! — Швик в отчаянии потрясает тростью. — Не перебивайте! Вопрос жизни и смерти! Дайте мне поговорить с господином лоцманом…
— Господин Швик, вы понапрасну тратите время. Это советское судно. — Дикрозису ясно, что Швик не даст ему рта раскрыть. — У них все решают высшие инстанции, в данном случае капитан… Рекомендую…
Дикрозис так и не успевает договорить, потому что в следующий миг Швик пулей вылетает из рубки.
— Теперь можем познакомиться. Я редактор газеты «Курьер Криспорта». — Все это время Дикрозис говорил по-английски. Вдруг, после того как он вгляделся в лицо Тайминя пристальней, у него вырвалось по-латышски: — Черт подери, вот это номер!
У Дикрозиса почти нет сомнения в том, что перед ним — друг Элеоноры, чей портрет, словно икона висел в комнатке певицы и всегда действовал ему на нервы. Он еще не знает, какую извлечет из этого открытия пользу, но его тонкий нос уже учуял возможности.
— Вы латыш? — полюбопытствовал Тайминь.
— Ну еще бы!.. Попрошу секундочку не шевелиться! Так! Благодарю вас! — Сфотографировав Тайминя, Дикрозис снизил голос до шепота: — Этот, — глазами он указал на Чайкина, — надеюсь, не понимает по-латышски?
— Нет. Вы, наверно, хотите поделиться со мной важным секретом? — ухмыльнулся Тайминь.
— Отнюдь. Просто хочу сказать, что в моем лице, а возможно, и не только в моем вы найдете в Криспорте друзей. Мы прекрасно понимаем, что не по доброй воле вы напялили на себя эту форму…