Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) (сборник)
Шрифт:
— Точно не знаю, но, видимо, кто-то имеет такое право. Когда делали обыск, нашли десять ковров ручной работы, двадцать два фабричных, тридцать разных костюмов, пятьдесят платков, сукна на сорок человек и других разных отрезов на шестьдесят человек…
Когда Еллы Мерген стал перечислять найденное при обыске, колени его собеседника задрожали, а лицо покрылось холодной испариной.
— Пропал мой дом… — простонал завскладом.
— Дом ваш не пропал, — сказал Еллы Мерген, — но милиция ищет вас, чтобы переправить в новый
Ходжанепес Меляев
Трое в вагончике
(перевод Э.Скляра)
Вот уже несколько ночей не гаснет лампа в вагончике, резиновые колеса которого по ступицу всосал песок. Если присмотреться к окошку, то можно заметить тень, то неподвижную, то мелькающую на белой занавеске. Пожалуй, это пока единственный признак жизни в молчаливом вагончике.
Половину этого изрядно потрепанного солнцем, дождем и ветрами кочевого жилья занимает старик Кандым-ага. Нет у него ни жены, ни детей. Жену, которая так и не подарила ему ни сына, ни дочери, он похоронил, когда самому стукнуло шестьдесят.
С тех пор как в здешних краях появилось племя газовиков, Кандым-ага перестал ощущать одиночество, он вроде бы прилепился к ним сердцем. Обветренными лицами и немногословием газовики очень походили на привычных Кандыму-ага людей с чабанских кошей. И работу они ему дали подходящую, как раз для стариковской бессонницы — записали сторожем столовой и магазина. Ночью раз пять он обходит свои владения, прекрасно понимая, что здесь, в глубине Каракумов, должность его бессмысленна — из этой глухомани, кроме как на вертолете, ни на чем не выберешься.
Рано утром, до солнышка, Кандым-ага кипятит чай и будит рослого, плечистого соседа:
— Вставай, Ахмед-джан, пора!
Тот свешивает с кровати длинные волосатые ноги, запускает пятерню в густую шевелюру и некоторое время сидит молча, медленно высвобождаясь из-под власти крепкого беззаботного сна. Потом, играя завидной мускулатурой, берется за самодельные гантели. За чаем Ахмед рассказывает старику про буровую, про то, как вчера, когда они возвращались с вахты, машина чуть не задавила зазевавшегося зайца.
Так было всегда. Но сейчас Кандым-ага, совершая очередной обход, поглядывает на светящееся окошко вагончика и сокрушается: с парнем творится что-то неладное. Перестал почти разговаривать, все возится с какими-то бумагами, ночи сидит напролет, а утром будить жалко.
Дверь вагончика бесшумно отворилась, и при молочном свете полной луны в проеме показалась фигура Ахмеда. Парень сделал несколько энергичных движений, стряхивая с себя усталость, закурил и начал прогуливаться вдоль вагончика.
— А, Кандым-ага, — сказал он, увидев старика, — что, не спится?
— Такое уж наше стариковское дело, — вздохнул Кандым.
Ахмед подошел вплотную и внимательно посмотрел
— Ты не сердишься на меня, Кандым-ага? Забросили мы с тобой чаепития да беседы, но что поделаешь — пока времени нет, работа…
— Идет работа? — поинтересовался старик; он присел на корточки и цедил сквозь пальцы прохладный, остывший за ночь песок.
— Идет… Хотел вот чайку попить, да газ у нас кончился.
— Сапожник-то, как говорится, без сапог, — улыбнулся Кандым, — у меня электрический чайник есть.
Вдвоем они отправились в вагончик.
Что это жилье холостяков, определишь с самого же порога. На спинку узкой железной кровати беспорядочно набросаны рубашки и брюки. Столик завален ворохом книг и журналов с изображениями вышек, труб, фонтанирующих скважин… А к этой груде прислонилась фотография красивой девушки, вставленная в рамку с трогательными розочками. Платье девушки расшито украинскими узорами, и коса у нее такая, какую теперь не часто встретишь. Все это старик видит ежедневно, а потому детали нехитрого быта проходят мимо его внимания. Почти все расстояние между столом и дверью на полу занимают миски с непонятным цветным содержимым и какие-то предметы, смахивающие на детские игрушки. Старик тычет в их сторону толстым не-гнущимся пальцем.
— Сынок, что это?
— Вон ту штуку называют вязкомером. С его помощью проверяем густоту раствора. А вот это — ареометр, тоже для замерений нужен…
Кандым-ага качнул головой с таким видом, словно ответ Ахмеда и не мог быть яснее. Потом они долго, до седьмого пота, как в былые времена, гоняли чаи, и парень, совсем позабыв о том, что старик мало что понимает в бурении, объяснял ему причину своих затянувшихся бдений.
— Если примут мое предложение, государству будет большая польза! Взгляни-ка на этот чертеж!
Кандым-ага счел необходимым ободрить своего молодого соседа:
— Думаю, что твои очкастые начальники двумя руками ухватятся за это. А сейчас ты отоспался бы. Когда на буровую?
— Послезавтра смену принимаю. — Ахмед кивнул в сторону фотографии. — На днях, Кандым-ага, моя невеста приезжает… Оксана…
— Да ну! Поздравляю, свет очам твоим. Письмо прислала?
— Прислала.
— Что ж, из Киева до Ашхабада долететь на самолете дело немудреное. Сложнее потом до наших мост добраться.
— Из Ачака сюда ведь каждый день ходят вертолеты…
— Ну, если так, то нам к свадьбе готовиться надо. В нашем ларьке все есть, кроме отравы, которую вы пьете.
Ахмед засмеялся:
— Свадьбу справим, лишь бы невеста не раздумала.
Эти слова возмутили старика. Он отер лицо большим бязевым платком и сердито взглянул на Ахмеда.
— Что за шутки! Для чего ж ей тогда тащиться сюда? Да и где она лучше жениха найдет? Лицом ты вышел, работаешь инженером, не меньше пятиста каждый месяц получаешь, чего ж ей еще надо?