Точка
Шрифт:
Господи, неужели никто не видит? Или видят, но не могут ничего сделать? А что если это исторически предопределено? Многим же нравится. И Отерман соскучился по порядку, и мужчина из очереди, с оленьим значком на лацкане, и старуха из нее же. Наверное, проведи опрос по всему Остмарку, половина страны, как минимум, будет не против объединения с большим братом. Дойчи и остдойчи. Асфольд звенит в крови. Один, когда-то разделенный народ. Не пора ли снова?
Значит, в Италию к дуче. Или, пожалуй, в Грецию. Франкония не вариант, Португеза смотрит в рот Эспаньоле с каудильо Франко. Балканы?
— Что? — спросила Стеф, почувствовав, как он шевельнулся.
— Подумал о Красном Союзе.
— Там моря нет.
— Есть.
— Все равно там страшно.
— Почему?
— Так все говорят.
— Все в Фольдланде?
— И здесь.
— Может, врут?
Стеф легкомысленно пожала плечами.
— Ну и что? Это далеко.
— Просто, есть сомнения.
Мир вдруг резко посветлел. Омнибус вывалился из дождя на умытую, свежую улицу, мелькнули пестрые тенты и аккуратные дощатые павильончики, выстроившиеся по периметру овальной площади.
— Грюнер Маркт.
Дверь открылась, вышли одни из последних пассажиров, кто-то выругался, попав ногой в лужу.
— Наша — следующая, — сказал Искин.
Хватаясь за поручни, он двинулся в начало салона. Стеф, следуя за ним, ушибла коленку и с шумом втянула воздух.
— Дурацкие сиденья!
Они встали у двери. Омнибус дрогнул и мягко покатил от павильончиков прочь. Водитель оглянулся.
— Следующая — конечная.
Искин кивнул. Стеф просунула пальцы ему в ладонь. Он слегка пожал их, чувствуя тонкие косточки под кожей.
— Ты меня теперь ненавидишь? — спросила она.
— С чего бы? — удивился Искин.
— Ну, за то, что я была в фольдюгенде.
— Это не имеет никакого значения.
— А что имеет?
— Что ты здесь.
— Тогда ладно.
Снаружи потянулось распаханное поле за невысоким заборчиком. Дальше обнаружилась вытоптанная, рыжая от кирпичной крошки площадка, огороженная сеткой. Омнибус повернул, и по правому борту открылось длинное серое здание с отходящими в стороны рукавами. На флагштоках перед ним, прибитые дождем, висели флаги Остмарка, Франконии, Британии и неофициальный флаг лиги наций. Мелькнули несколько тракторов и механизированных тележек, выстроенных у обочины. Работники в штанах на лямках кучковались около дощатого фургончика на колесах. У площади перед невысоким белым зданием омнибус остановился. Вокруг, будто палки, торчали саженцы.
— Бюргер-плац.
Дождь уже даже не моросил, хотя тротуары и земля были мокрые. До центра по адаптации и работе с беженцами пришлось идти метров триста. Белели флагштоки. Искин и Стеф миновали два поднятых шлагбаума и пустую будку. Никто не шел за ними следом, ни один человек не спешил от здания к остановке.
— Как будто никого нет, — сказала Стеф.
— Просто мы рано, — сказал Искин, хотя и сам был в некотором недоумении.
Когда он посещал этот центр последний раз, тот напоминал растревоженный муравейник — все куда-то спешили, толклись на широком крыльце, сновали из кабинета в кабинет или, сойдя со ступенек, сосредоточенно окуривали сигаретным дымом каштаны. Дети и женщины сидели на скамейках. Длинные
Возможно, просто упал поток.
Копошение жизни, впрочем, скоро обозначилось. У правого крыла под присмотром полицейского человек двадцать ожидали, когда их запустят внутрь, упирались ладонями в железные перила, курили, переминались. В выгородке рядом с левым крылом затарахтел, плюнув выхлопом в небо, двигатель. На первом этаже открыли несколько окон.
Искин и Стеф поднялись по широким ступенькам. Центральные двери были открыты, они спокойно зашли. Внутри было гулко и просторно. За пустым гардеробом и кафе в четыре столика, тоже пустым, обнаружился коридор.
В начале коридора за массивным столом, придавившим своими массивными ножками ковровую дорожку, при лампе и телефоне сидел строгий мужчина в сером костюме. Сидел прямо и смотрел строго перед собой, словно тренировал выдержку.
— Можно? — спросил его Искин.
— Что? — встрепенулся мужчина и сделал внимательное лицо, вытянув губы в гузку.
— Вы работаете?
— Да, я работаю, — подтвердил мужчина.
— А Центр?
— Центр? — мужчина, перегнувшись через стол, выглянул в коридор. Он едва не боднул Искина головой в живот. — Работает. Обязательно работает. Как же! Все с утра уже здесь. Вы по какому вопросу?
— Хочу зарегистрировать дочь и продлить карточку беженца, — сказал Искин.
— Я — дочь, — подступив, сказала Стеф.
В подтверждение своих слов она сняла шляпу. Улыбка, которую она подарила сидящему, была лучезарной.
— Нет-нет-нет, — замотал головой мужчина, — это невозможно. Это разные кабинеты.
— Но они работают? — наклонился Искин.
— Да, но это, кажется, туда, — мужчина показал пальцем в правый рукав коридора, — и на второй этаж. Вы не сможете сделать это одновременно.
— А последовательно?
— После… — мужчина застыл с приоткрытым ртом. На его молодое лицо и шею словно брызнули кармина. — Да, извините, это можно. Это получится. Вы можете успеть до обеда.
— А регистрация на втором?
— Да. Была там, — мужчина слабо улыбнулся. — Но вам необходимо будет сделать фотокарточку и внести дочь в картотеку.
— Я знаю, — сказал Искин.
Он взял Стеф за руку.
— До свидания, — сказала мужчине девчонка.
Длинный лестничный пролет изгибался вдоль округлой стены. Часть стены была задрапирована в государственные цвета Остмарка. Висели портреты в тяжелых рамах. Стеф, пока они поднимались, читала надписи на латунных табличках.
— Эрцгерцог Леопольд Седьмой, император Франц Первый, император Фердинанд Первый, император Франц Иосиф Первый… Ой, у нас они тоже были! — объявила она. — Вот этого, с баками, я помню!
Она чуть ли не поскребла пальцем подбородок Франца Иосифа.
— Успокойся, — сказал Искин, — не мудрено наличие одних императоров, раз Остмарк и Фольдланд были одним государством.
— Асфольдом?
— Асфольд был куда раньше. Во времена Барбароссы, крестовых походов, замков, мечей и копий.