Точка
Шрифт:
–Билл, я не знаю, как там живешь ты и как справляешься со всеми житейскими задачами, но каким образом ты предлагаешь мне собрать людей, заказать еду, развлечения, музыку, отключившись от сети? – вытаращившись на него на пределе выразительности, выпалила она. То, что этот мега-консерватор отрицает все тенденции современной жизни, она уже впитала и борьбу прекратила. Но тот факт, что он и ей собирается беспредельно усложнить жизнь, вывел ее из себя за долю секунды. Чип, врощенный в височную долю, являлся продолжением ее личности, как и 90 процентов ее современников. Человечество уже почти полностью отказалось от всех гаджетов, вложив информацию всемирной сети непосредственно себе в мозг. Лиз было достаточно мысленно произнести код активации, чтобы любой ее запрос был удовлетворен, начиная от вызова такси и проведения всевозможных видеоконференций, заканчивая онлайн экскурсией в любой музей мира. Стоило удобно расположиться в собственном кресле, и виртуальная реальность окружала носителя чипа. Перед ним пел Карузо, танцевала Плисецкая, таинственно улыбалась Мона Лиза. Последним достижением высоких технологий был эффект осязания, что произвело первым делом взрыв в области порнографии, а потом уже добрело и до науки и искусства. Теперь ни на одной древнегреческой статуе не было таблички «руками не трогать». Экскурсанты получили новую возможность: прикоснуться к отбитой руке Венеры и щелкнуть по истерзанному веками носу Гая Юлия Цезаря. Но, с другой стороны, отключившись от сети, потенциальный пользователь оставался в бессильном одиночестве, полностью лишенный контакта с современниками. Поэтому предложение Билла показалось Лиз не просто наглым, а скорее вызывающе бессмысленным.
–Как ты себе вообще это представляешь? – возмущенно продолжила она.
–Ну я-то жив, как видишь, – хмыкнул Смит. – Я выдам тебе отличное снаряжение. Во-первых, – он назидательно поднял вверх указательный палец, – у меня есть планшет.
–Что у тебя есть? – протянула она, скривившись, будто от изжоги.
–Планшет. Последнее поколение, почти не пользованный, ему всего лет 8.
–Держите меня семеро, – выдохнула Лиз по-русски и откинулась в жестком плетеном кресле, выставив вперед то место, на котором у других людей рос живот.
Именно русский был ее первым языком. Семья Лизы Малкиной эмигрировала в Израиль из Петербурга, когда Лизе было пять лет, и она не просто «уже умела разговаривать», а излагала свои мысли на цветистом, красивом русском, обогащенном бабушкиными одесскими фразеологизмами и семейным фольклором. «Интересно девки пляшут», – задумчиво тянула нежная золотистая девочка, глядя на конструкцию из лего. Говоря откровенно, лего у Лизы Малкиной запросто никогда не складывался, не было у них с конструктором взаимопонимания. Равно как и с пазлами и головоломками. Куклы, только куклы и их платья составляли Лизин мир.
Переехав в Израиль, она быстро подхватила и иврит, и английский, походя выучив еще пару языков. Но дома всегда был только русский. И родители, и тем более бабушка с дедушкой были абсолютно не готовы впускать в свой мир что-то новое. Родители, конечно, овладели ивритом, они были еще достаточно молоды, бабушка же и дедушка до смерти говорили только по-русски, вставляя в него легкий одесский намек на идиш.
–Зря ты так, – возразил обидевшийся за планшет Смит. За годы общения с ней он уже вполне понимал большую часть ее «непереводимого русского фольклора». А если и не понимал дословно, то в точности улавливал интонацию. «Отличный мужик этот твой Билл»,– говорила бабушка, глядя на блестящее черное лицо Билла, сверкающее белозубой улыбкой. «Жаль, что не еврей. И добрый, и тебя любит». Лиза краснела, пыхтела, делала огромные глаза. Ей было 17, над ней занималась весна, рядом был неожиданно свалившийся на ее рыжую голову таинственный будущий муж, и никого, кроме этого принца ее глупые глаза не видели. А стоило перестать ими хлопать хотя б на секунду, и этой глупости Лиза Малкин простить себе была не в состоянии. На ее будущего супруга бабуля смотрела без всякой симпатии. Но молчала, понимая, что услышана не будет.
–Зря-зря, планшет – отличная вещь. Сядем с тобой рядом, напишем…
–Напишем??? – она снова вытаращила глаза, возвращенная на землю предложением написать что-либо своими руками.
–Ну, надиктуем, конечно. Пошлем, одним словом, всем приглашения, оформим заказы. Я буду рядом, если ты не разберешься. Единственное что… У меня там блок на новости стоит, так что развлекаться на нем не выйдет, все только по делу.
–А как ты вообще с миром общаешься, если даже новости не смотришь? – устало протянула Малкин.
–А я иногда включаю. Раз в неделю, по субботам. Чтоб держать нос по ветру, – засмеялся Смит. Его зубы и белки глаз так ярко сверкнули в темноте, что Лиза улыбнулась. «Точно как в мультике», – мелькнуло в голове.
–Ты пойми, Лиззи. Я хочу тишины. Полной тишины. И для тебя тоже, хотя бы одну неделю. Без информации, без стресса, без впечатлений…
–И при этом хочешь набить дом полузнакомыми людьми,– фыркнула она.
–Не дом. Ты снимешь уютный ресторанчик.
Она снова закатила глаза, но говорить ничего не стала. Спорить было бесполезно, она уже попала в этот капкан. Судя по всему, она всю неделю будет торчать в этой глухомани, отслеживая на старинном планшете готовность закусок и музыки.
–Слушай, Билл. Ты тут вообще хоть как-то развлекаешься?
–Иногда. У меня тут все свое: книги, диски. Вон, даже телевизор…– Он замялся и отвел глаза. – Да, был, до недавнего времени, пока пульт не потерялся. Теперь висит, чтоб глазам пусто не было.
–Диски, телевизор, пульт… – задумчиво протянула Лиза. – И что ты с ним делаешь?
–Кино смотрю, – засмеялся он.
–Плоское? – с трудом подобрала слова Лиза. – Движущаяся картинка?
–Ага, ожившее фото, если тебе угодно. Невероятная прелесть.
–Ну да, в твои времена-то только так и было, как я понимаю, – нарочито противно хихикнула Лиз. – Ты на сколько меня старше?
–Да ровесники практически, считай, – откинувшись назад к перилам, со странной печалью ответил Билл.
–Практически – да. А теоретически, если тебе 75, то родился ты у нас в 1968? Так?
Смит кивнул, по-прежнему глядя на нее с печальной нежностью. Таким взглядом любящие бабушки смотрят на решившего жениться внука. Лиз, не обращая внимания на его выражение лица, продолжала подсчеты.
–То есть ты такие фильмы смотрел лет до 40ка? Не принимая участия в процессе, просто наблюдая за сюжетом?
–Да, – кивнул он, – Честно следовал за авторским замыслом. Но хочу заметить, что у нас на задворках солнечной Джорджии такие фильмы до сих пор в моде. А в моем детстве и такие не часто перепадали, лишних монет в доме не водилось. Вообще, – задумчиво продолжал Билл, – если бы не армия, у меня были бы все шансы смотреть кино в исправительном заведении неподалеку от Чарльстона.
Лиз помолчала, рассматривая его, словно впервые поняла, какая пропасть между их молодостью и детскими впечатлениями. Что человек, живой, реальный, сидящий перед ней, собственным пальцем крутил диск телефонного аппарата, подходил к огромному телевизионному ящику переключать тумблер каналов, пешком отправлялся в библиотеку при необходимости получить информацию. И бегал с мальчишками во дворе, не согласовывая время для игры с родителями приятелей. У нее вдруг возникло ощущение, что ее старинный Билл и не Билл вовсе, а экспонат в одном из музеев мира, и место ему на витрине рядом с дисковым телефонным аппаратом. Или в старом кино, амплуа «забавный, но ужасно обаятельный друг главного героя».
–Знаешь, сейчас новая фишка. Можно стать действующим лицом в старом фильме, – продолжила она вслух.
–Вроде давно уже можно,– сдвинул брови Смит.
–Нет, давно можно в новых эпизодах. А в старом кино только сейчас стало. Кстати, очень увлекательно, – косясь на экран, висящий на кухонной стене, протянула она.
–И какой твой любимый эпизод?
Лиза пожала плечами.
–Я как-то…стесняюсь, что ли… Лезть в чужие взаимоотношения. – Одна ее рыжая бровь вздернулась вверх, гася улыбку. – А вот мама моя ходит регулярно. Собственно, я с ней туда и попала. Так она то Ретту Баттлеру на лестнице кричит: «Она беременна, идиот!», то бревно для Джека Доусона добудет, чтоб не замерз. В ледяной воде Атлантики, между прочим. Потом неделю с простудой валялась. Психосоматика сильная. –Лиза, наконец, открыто рассмеялась, не в силах больше сдерживаться.