Точка
Шрифт:
–Конечно, всегда хочется поступить экономически разумно, – продолжал врач, – но в данной ситуации я вынужден поставить вас в известность о такой возможности. Он очень в плохом состоянии, Григорий, – добавил Рассел после паузы. – Ему нужны хорошие новости.
–Я подумаю, Генри, – Орлиевский встал, протянул руку поднявшемуся ему навстречу врачу. Пожав руки Григория и Адэхи, Генри Рассел еще раз включил панель. Возникло лицо молодого человека, бледное, заросшее щетиной, с синевой вокруг тусклых глаз.
–Вы к нему зайдете?
–За этим летели, – ответил Родригес, закусив губу. Орлиевский только кивнул и направился к выходу.
Комната Ильи выглядела абсолютно по-больничному. Никакого намека на уют человеческого жилища.
Белые стены, окна с металлическим жалюзи, аскетичная малочисленная мебель. Пусто, чисто, прохладно. Илья лежал на высокой кровати, на первый взгляд ничем не примечательной. Только человек, посвященный в тонкости, понял бы, что она совмещает в себе все последние технологии. И, следовательно, все возможные удобства для лежачего больного, от столовой до туалета и гигиенической комнаты. Именно этот факт произвел на Орлиевского наихудшее впечатление.
–Он что, вообще не встает? – спросил он Рассела. Они стояли на пороге, глядя на спящего парня. Собственно, возраст лежащего определить было практически невозможно из-за густой свалявшейся бороды и глубокой морщины на лбу.
Рассел покачал головой.
–Не встает. Ни по какому поводу. Почти не ест, только пьет. Даем коктейли, насколько возможно.
Григорий слушал врача, не сводя глаз с лица Ильи. Родригес стоял, прислонившись спиной к дверному косяку. На лице его застыло выражение какого-то виноватого отчаяния, словно его мучает перегруженный накануне желудок.
Наконец, капитан подошел к кровати вплотную и тихо выдохнул.
–Илья?
Тот приоткрыл глаза, не понимая спросонья, кто над ним стоит. Потом слегка подтянулся на кровати, опираясь на локоть, и брезгливо спросил
–Х…( чего) надо?
–Шоколада, – в тон ему ответил Орлиевский, обретая от этого тона почву под ногами. – Гниешь себе?
Илья помолчал, безразлично глядя ему в лицо, и откинулся на спину, игнорируя вопрос капитана.
–Ну полежи, полежи, погадь под себя.
–Ты чего приперся-то сюда? На такой мороз, – безразлично спросил второй пилот транспортного шаттла «Венера».
–Гуляю я, это ж ясно.
–И громилу с собой притащил. У него ж последний мозг заледенеет.
–У него большой объем мозга, в середине останется жидкий, – утешил его Орлиевский, незаметно кивнув Расселу, чтобы тот вышел. Когда за врачом закрылась дверь, капитан присел на пластиковую тумбу рядом с кроватью, а Родригес подошел ближе и замер, нависая над обоими собеседниками.
–Есть новости, Номер 2.
–У кого? – криво усмехнулся по-прежнему навзничь лежащий Илья.
–У тебя.
–Я не буду носить протез, Гиня, не утруждайся.
Гиня… Это был единственный субъект на свете, который мог называть его таким дурацким образом. То есть, только так он и называл Орлиевского с того самого момента, как появился на свет. Сначала Илья мычал, агукал и бебекал, потом называл двоюродного брата Ия, а потом уже и Гиня, на чем и остановился на всю последующую жизнь. А жизнь их далеко разводить не собиралась, хоть и разница между братьями была 15 лет, то есть считай целое поколение. Их отцы общались очень плотно, дружили, имели общий бизнес, так что встречались Гиня и Илюха частенько. Единственное долгое расставание было на период учебы Орлиевского в Калифорнийском технологическом, куда Григорий уехал учиться после третьего курса взятого штурмом Физтеха, в который его отец всевозможными пинками, угрозами, подкупом и шантажом – то есть полным арсеналом родителя и педагога – заставил поступить, напрягая весь интеллектуальный потенциал. Надо сказать, что поступить в Физтех было весьма непросто, так что напрячься пришлось ощутимо. Но потом, уже во время учебы и после окончания, Григорий ни на секунду не пожалел о тяжелой подготовке. Годы, проведенные в общаге в Долгопрудном, наверное, были самыми насыщенными за всю его жизнь. И зачатки понимания того, чем будет наполнено его ближайшее и не ближайшее будущее, сформировались именно там, когда они с Тамерланом Магометовым, насмотревшись сериал «Светлячок», сидели в прокуренном полуподвальном закутке, высчитывая свои первые идеи-зарисовки космического аппарата, способного на сверхдальние полеты, со взлетом и посадкой в любой местности, без огромных космодромов, огненных запусков и отбрасываемых ступеней. Корабля, способного в то же время взять на себя роль и пассажирского транспорта, соединяя противоположные точки земли за невероятно короткое время. Хотите из Кореи в Париж за час? А из Китая в Калифорнию за полтора? Наш «Новый Светлячок» приветствует вас! Они немало продвинулись, фантазии начали обретать реальные очертания, когда Григорию представилась возможность учебы в Калифорнийском Технологическом. Перспективы открывались сказочные, и в первую очередь в плане необычайно интересных задач и неожиданного для Григория количества единомышленников. Через пару лет учебы Орлиевский попал в проект, разрабатывающий новое поколение двигателей. Речь шла о принципиально новом решении в сфере космического транспорта, шаттлах универсалах, не нуждающихся ни в стартовой, ни посадочной площадке, способных совершать переходы, как и на сверх близких, так и на сверх дальних орбитах. Эта тема оказалась не только единственно интересной для него, но и потрясающе своевременной. Очень скоро их стартапом заинтересовались в военном ведомстве, и уже через полгода они получили финансирование и поддержку, необходимые для продвижения проекта.
Московская семья к тому моменту уже окончательно осознала, что вести бизнес в России небезопасно и бессмысленно, и в полном составе перебралась на побережье Тихого океана, так что видеться Гиня и Илюха продолжали по-прежнему регулярно.
Заваруха 2026 застала Григория на пороге нового этапа жизни. Он словно занес ногу над пропастью, собираясь перешагнуть через все доселе незыблемые законы гравитации. Первый проект был успешно завершен, и теперь Орлиевский готовил к испытаниям новый модуль. Этот шаттл открывал возможность взлета с любого ландшафта, обладая беспрецедентной маневренностью. Абсолютный прорыв, как твердил себе Орлиевский. Он не способен был думать ни о чем больше, никакие исламисты, угрозы ядерной войны, бомбежки и прочая суета не могла его отвлечь от конструкции.
Внезапная одновременная ночная бомбежка Тель-Авива, Иерусалима и Хайфы превратила привычную миру арабо-израильскую войну в преддверии Третьей мировой. В течение буквально одной недели более десятка ведущих стран объявили всеобщую мобилизацию, наконец, четко обозначив свои политические симпатии. Казалось, катастрофа неизбежна, пальцы президентов ядерных держав застыли на красных кнопках. Но после объединенной военной операции удалось оттеснить исламистов вглубь полуострова, разбив их на мелкие группы. Группы эти расползлись, казалось, по всему земному шару. Военные действия разворачивались снова то тут, то там, в новостях звучали сводки об убитых и раненых. Первое время все затаились и сидели на своих местах, потом люди, привыкая к новой реальности, стали выползать из своих нор, высовывать нос наружу и возобновлять путешествия по миру, стараясь избегать особо горячих мест. Потом снова проносилась волна военных действий, которая хоть и сгоняла боевиков все дальше вглубь их территорий, но и вымораживала всякое желание обывателя оказаться в зоне конфликта, которая не была стабильной и ясно очерченной. Война, так или иначе, вдруг взрывалась в самых неожиданных точках планеты, от Казахстана до Осло. Ислам, теряющий кровь и силы, огрызался жестоким террором, как обезумевшая гиена.
Отвлечься от проекта Орлиевскому все-таки пришлось. Звонок из ведомства выдернул его из мира расчетов и заставил пойти прогуляться по берегу океана в Ла Хойе с подтянутым лысоватым человеком лет 55и. Видимо, человек был очень убедителен, и через 4 часа после беседы Орлиевский уже улетал в Египет.
Там, среди войны, песка и жары его ждала кульминация собственного творчества. То есть реальный Шаттл ВТ-1, ожидающий доработок и своего первого взлета. Первого взлета с ним, Орлиевским, на борту. А так же Тамерлан Магометов собственной персоной.
База находилась в нескольких километрах от Хургады, в которой, вопреки всякому здравому смыслу, все-таки происходила курортно-туристическая жизнь. Видимо, те цены, который мог предложить туристам в меру опасный на тот момент Египет, были в состоянии примирить желающих отдохнуть горожан с риском быть взорванными на пляже. И, руководствуясь соображением, что снаряд не падает дважды в одну воронку, буржуа и зажиточный пролетариат из всех стран Европы с удовольствием грел кости под апрельским солнцем гостеприимного Египта.