Точка
Шрифт:
Откровенно говоря, последнее время у нее часто возникало ощущение нереальности происходящего, словно мироздание насмехалось над ней. Господь с усмешкой по кусочкам отнимал у нее именно то, чего в глазах окружающих у нее должно было быть с избытком. То есть счастья и любви. Красоты она была вопиющей. Именно этим словом описал ее десять лет назад Григорий Орлиевский, остановившись как вкопанный перед ней на городском пляже Барселоны. Он бежал вслед за улетевшим от порыва ветра зонтом и врос в землю, увидев сидящую на песке Анну. Застыл, окаменел, сказал ей про вопиющую красоту и больше никуда не делся. То есть буквально больше не отошел от нее ни на шаг. Все 10 лет.
Шел 2024год. Жизнь стремительно менялась изо дня в день, заставляя гнаться за собой привычных к прежнему, докризисному ритму существования, обывателей. Приходя в себя после тяжелого начала 20х, планета забурлила с неимоверной силой. Всплеск покорения космоса, медицины; появление на дорогах беспилотных автомобилей, сверхскоростных поездов. Новые технологии завоевывали пространство абсолютно во всех направлениях науки и техники, и прежде всего, в космической программе. Орлиевский был на полдороги к лицензии пилота. Эту короткую неделю ему еле удалось украсть у учебы, и он вдыхал всем телом море и солнце после долгих месяцев тренажеров и модулей. Он не поверил своим глазам, увидев ее лицо. Каждая черта была выписана каллиграфически идеально. Огромные черные глаза, кожа с дынной подсветкой, профиль греческой богини. Роста она была выше среднего и очертания ее тела ничем не уступали чертам лица. Все это венчала копна иссиня-черных волос, спускавшихся ниже талии. Орлиевский понял, что он не уйдет с этого пляжа без нее. Закончилось это тем, что уже через несколько месяцев Анна, спрятав все свое роскошество под комбинезон, практически поселилась в доках, не видя ничего кроме шаттлов и обслуживающих их мужчин в такой же одежде, как и она сама.
В город на какие-либо развлечения они выбирались крайне редко, даже на летние месяцы все чаще оставались на шаттле, в котором фактически жили. Круг ее общения помимо часто отсутствующего Григория, являли собой Родригес и Илья. Младший Орлиевский, или Номер 2, присоединился к их команде шесть лет назад. Впрочем, Илья был достаточно редким гостем в нерабочее время. Он проводил каждую свободную минуту на кайте или дельтаплане, или испытывал новые лыжи. До последнего спуска он был искрометно веселым жизнелюбивым адреналинщиком, способным развеселить ее и заставить смеяться в голос, что было большой редкостью для Анны. Собственно, на этом ее круг общения заканчивался. Были, конечно, какие-то случайные лица и голоса, но для Анны они словно оделись в один огромный летный комбинезон, и она их не различала.
Любовь к Григорию сначала казалась ей безусловной, так он был хорош в своей улыбке и размахе, а потом стала как-то мельчать, словно изживая себя в скудном пространстве ремонтных доков. Он стал плоско шутить. У него потели подмышки. Он часто упрямо молчал именно тогда, когда необходимо было сказать что-то важное и остроумное. Он принимал непонятные решение и стал как-то особенно неправильно прикасаться к ее телу, так что у нее мурашки шли от отвращения. Чем нежнее он старался провести губами по шее жены, тем более ощутимый спазм подкатывал к горлу, и хотелось заорать и ударить его. И, в конце концов, Анна поняла, что больше не может оставаться с Орлиевским. Ни дня, ни минуты не в состоянии быть рядом с этим сильным, красивым, умным и успешным мужчиной, с которым счастливо жила 10 лет.
Осознание пришло так остро и больно, что она с трудом могла дышать. Просто перехватывало где-то в бронхах, и каждый вздох приходилось добывать как шахтеру. Анна знала, что это паническая атака, но легче от этого не становилось. Общение с мужем превратилось в экзотическую пытку. Он не мог понять, что происходит. Ощущение бесконечной песчаной бури, когда песок, разъедая и царапая все внутренности, забивает тебя изнутри. Жалкий песчаный остаток разваленной любви. Григорий умирал, чувствуя ее нелюбовь и не в состоянии понять происходящего. У Анны же не было для него пояснений. У нее больше ничего для него не было.
Стоя здесь в темноте и наблюдая за мужчинами, она поняла, что очень давно не разговаривала ни о чем, кроме планов и целей полетов. Что она вообще ужасно давно не разговаривала с незнакомыми людьми. Она казалась себе дикой и отчаянно нелепой девочкой – переростком. Усилием воли Анна вытолкнула себя на свет гостиной. Мужчины замолчали.
Орлиевский не знал, застанет ли он Анну в этот приезд.
Они не виделись и не общались после последнего разговора. Наутро он улетел в Хельсинки, отсутствовал около недели и сейчас даже не успел пройти к своей спальне, так и остался в гостиной, продолжая начатый в порту Барселоны разговор со всеми предполагаемыми участниками эксперимента.
Увидев ее высокую фигуру, он ощутил удар крови в левый висок, но остался спокойно сидеть на высоком барном стуле с бокалом в руке. Родригес широко улыбнулся ей, приподнявшись ей навстречу, а Тамерлан подбежал, распахнув объятия. Он был значительно ниже ее, поэтому ей пришлось слегка наклониться, подставляя ему щеку для поцелуя. На лице Анны наметилась легкая улыбка, но глаз она не коснулась, взгляд оставался сонным и тусклым, что странно контрастировало со всем ее ярким обликом. Обменявшись приветствиями с Магометовым и Родригесом, Анна вопросительно взглянула на Джерри Картера, удобно расположившемся в ее любимом кресле.
–А это наш второй пилот, дорогая донна, – заметив ее взгляд, поспешил пояснить Тамерлан
Анна окинула Картера все тем же тусклым взглядом и села на низкий мягкий мешок-тюфяк, немедленно принявший форму ее тела.
–Что, Илью уже вычеркнули? Быстро, – безразлично произнесла она.
Орлиевский сжал зубы и вцепился руками в бокал. Если б бокал был стеклянный – разлетелся бы на миллион острых осколков. Еще совсем недавно он бы немедленно начал орать в ответ на подобную провокацию, доказывать свою поставленную Анной под сомнение добропорядочность и преданность брату, возмущаться самой возможностью подобного предположения. Он бы бил ногами по стульям, пробивал бы дыры в стенах кулаком, брызгал слюной и выпучивал глаза. Сегодня же он просто застыл, скрючившись, внутренне и оставаясь неподвижно-спокойным внешне.
Родригес приоткрыл было рот для ответа, но, покосившись на капитана, закрыл его обратно, не издав ни звука.
Молчание, длившееся всего пару мгновений, оказалось очень ощутимым.
–Ну что ты, дорогая, – лучезарно заговорил Тамерлан, по-отечески, даже скорее по-дедовски снисходительно улыбаясь. – Ты даже не представляешь, как мы все любим и заботимся об Илюше.
Имя «Илюша» заставило поморщиться даже Анну, такое могло сойти с рук только Тамерлану.
–Ну-ну, вам видней, – протянула она, высвободилась из своего вязкого сиденья и подошла к бару. Наливая в бокал что-то зеленовато-мутное из огромной темной бутыли, Анна в упор смотрела на Картера. Тот терпеливо ждал окончания этого своеобразного рентгена и не отводил взгляда.
–Надеюсь, он вас благословил, господин Картер? Илюша-то. – Вопрос прозвучал как-то нарочито фамильярно и презрительно.
–Непременно, – холодно проговорил тот, по-прежнему не отводя глаз.
–Остроумный, – протянула Анна, осматривая Картера, – Смелый, наверное. Какой улов, капитан. – Это был уже откровенный вызов. Она сама не могла понять, что за черт в нее вселился, но ничего не могла поделать с желчью, изливающейся наружу. Все мужчины замерли, не узнавая в этой мегере привычную Анну. Тамерлан отчаянно пытался поймать взгляд Григория, но тот сидел, прикрыв глаза, и словно ничего не слышал. Родригес смотрел в пол, Магометов мог видеть только его огромное красное ухо. Он уже собрался было хоть что-нибудь сказать, когда Картер встал со своего места. Он медленно подошел вплотную к Анне и остановился, глядя ей в глаза. Анна, стоявшая стойки бара, с показным интересом смотрела на него.