Тогда, в дождь
Шрифт:
У меня никогда не было голубей.
Никогда?
Никогда.
Тогда, может… хочешь?
Что вы, бабуня моя и за версту… их и корми, и…
Тогда давай возьмемся за дело… вот топор, пила, вот гвозди… Только начистоту — получится?
Клетка? Голубятня? Должна получиться. Мы с дядей Гаучасом и не такое… когда надо… лавку или стол… Конечно, главный — дядя Гаучас, а я… подхватить, подержать.
Дядя у тебя, видать, на все руки…
А то как же… Если, говорит, бедный да без рук, у него и пятница никогда не кончится…
Да, не лыком шит… Стало быть, работаешь и учишься, так?
Что поделаешь. Голодранцу не до танцу. Это тоже присловье дяденьки Гаучаса. Каждый должен для себя стараться.
Гм… крутой, однако, парнюга. Истинно литовский нрав. Или забор в щепки, или лоб в черепки. Середины никакой… Видно, нелегко тебе приходится, друг мой.
Как
Что я слышу? Ты — по-латински? Стоиков?
У нас в гимназии учат латынь.
В гимназии? Учат? У вас в гимназии латынь… Гм, моя Мета тоже ходит в гимназию, но что касается латыни…
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
ОТРЯД. ГОЛУБИ. Columbae. (Columbiformes, Gyrantes) — птицы с пепельным, дымчатым, белым, бурым и пр. опереньем, большим зобом; голубь (Columba), голубь домашний (Columba domestica), дикий, вяхирь, витютень (Columba palumbus), клинтух (Columba oenas), голубь сизый (Columba livia), горлица (Streptopelia turtur), странствующий голубь (Ectopistes migratorius), горлица малая (Streptopelia senegalensis), голубь зеленый (Sphenurus sieboldi) и др. Отряд голубей подразделяется на два семейства, из которых лишь одно обитает в Европе. Всего голубей насчитывается едва ли не 292 вида и распространены они повсеместно на земном шаре, за исключением полюсов, где их обитанию препятствуют климатические условия и отсутствие корма. Наиболее широко распространены голуби в тропических областях, особенно на африканском континенте. В Европе их обитает пять родов. Голуби бывают разной величины — от воробья до крупного петуха. Особенно внушительным ростом и весом отличался странствующий голубь (Ectopistes migratorius), в изобилии водившийся в Северной Америке и вымерший в недавние исторические времена; увесистыми и жирными были и дронты (Raphidae), неуклюжие, как откормленные каплуны; дронты, обитавшие на островах Маскаренского архипелага, были истреблены мореплавателями и переселенцами, последний представитель этого семейства был встречен на острове Маврикии в XVII веке.
Домашние голуби происходят от сизого голубя (Columba livia) и вяхиря (Columba palumbus). Любители птиц разводят в наших городах и селах главным образом голубей декоративных пород: капуцинов, дутышей, космачей, турманов; особенно распространены у нас так называемые тюрингские белоголовые. Охотно разводят и гонных голубей, иначе именуемых мотыльками, малышами, клайпедскими высоколетными. В связи с этим любопытно отметить, что последние (клайпедские высоколетные) — порода литовская, чрезвычайно выносливая и живучая. Голуби, как мы узнаем далее, широко используются как почтовые (иногда, увы, в военных целях) и мясные. Почтовых голубей в Литве до смешного мало, они залетают к нам, как правило, из Германии, Польши и еще более удаленных стран; недавно, если не ошибаюсь, один «почтарь» вертелся у меня на карнизе. В городах распространены преимущественно домашние голуби (Columba domestica), численность которых по мере развития нашей цивилизации заметно идет на убыль. (Возможно, они, бедняжки, чуют войну — как и человек; так, говорят, накануне крестовых походов голуби снялись с места и навсегда покинули древний Иерусалим, где прежде водились в изобилии.)
Голуби упоминаются в литовских народных песнях, сказках, пословицах. То не звал меня родный батюшка, ворковал сизарь во зеленом бору JV 830. Два голубка из лужи испили, в лад заговорили Bs 0116. Мы с тобою заживем, точно пара голубков JV 598. В представлении литовца голубь — это ласка, любовь, нежная забота, дружба, миролюбие в семье. В старину литовцы верили, что голубь приносит счастье, а если голубя изгнать из усадьбы или разорить гнездо — быть беде. Грехом считалось подстрелить голубя, а употреблять его мясо в пищу, по обычаям нашего края, дозволялось только больным.
От прочих пернатых голуби отличаются и характерным «голосом» — низким по тембру, стенающим, гудящим, воркующим. Как сообщает проф. Т. Иванаускас (см. его книгу «Птицы Литвы», т. I, с. 147, 1938 г.), голубь вяхирь (Columba palumbus, эст. meigas, латышск. lietais balodis, польск. grzywacz, нем. Ringeltaube) насчитывает пять или более подвидов; быстро выдает свое местопребывание благодаря характерному воркованию. Подыскав пригодное для устройства гнезда место, парочка вяхирей долгими часами просиживает на верхних ветвях деревьев (преимущественно елей), а самец ведет свою брачную песнь, напоминающую воркование клинтуха, или токование тетерева. По мнению проф. Т. Иванаускаса, это бывает ряд булькающих звуков, состоящий
Привязанность этих птиц-однолюбов друг к другу вошла в пословицу. Голуби всегда неразлучны, ласково сидят рядышком, а нежные их чувства зачастую выражаются в почесывании друг друга клювами (отсюда традиционное представление о целующихся голубях). Особенно трогательны в своей нежности горлицы (Streptopelia turtur, эст. turteltuvi, латышск. ubele, польск. turkawka, нем. Turteltaube). Известны четыре подвида. Номинальный европейский подвид S. t. Turtur L. Обоюдная привязанность голубей выражается еще и в том — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
XXI
Она так быстро отперла дверь — я и глазом не успел моргнуть, не только подумать, хорошо это или плохо, что я иду к Сонате ночью; во всяком случае, это было лучше, чем ломиться к кому-нибудь из товарищей (было уже изрядно за полночь) или к сторожу при доме писателей близ татарской мечети; идти на Крантялис не хотелось, да и боязно было; ноги подкашивались от непонятной, внезапно одолевшей усталости. Все окружающее снова утратило смысл и цвет, и я находился в кромешной тьме, затравленный, точно изгой, а она тем временем вставила ключ в скважину, потом широко распахнула дверь; остановилась за порогом, протянула руку, придерживая дверь (это должно было выглядеть очаровательно — Соната с простертой рукой), и нетерпеливо ожидала, когда я шагну следом; мне хорошо было слышно ее частое, прерывистое дыхание, будто за ней гнались по пятам; глаза зелеными огоньками мерцали в темноте; это была совсем не известная мне Соната, и я побаивался ее — такой; меня испугала ее поспешность и то, как она бросилась мне на шею, едва лишь я вошел за ней; жаркие руки цепко держали меня.
— Устала…
Я не ответил ей, а тоже поднял руки и обнял ее; судя по всему, полагалось ее поцеловать; говорю — полагалось, потому что я никак не мог понять этой небывалой поспешности, и еще — я боялся темноты, которая окружала нас, боялся Сонаты; мне даже послышался какой-то шорох, вспыхнул свет. Я сразу убрал руки с ее плеч и невольно, точно застигнутый с поличным, попятился к двери; Соната отважно схватила меня за кисть руки.
Появилась Лейшене. Кутаясь в зеленый халат тонкой шерсти, она вынырнула из комнаты, раздвинув широкую стеклянную дверь, обдавая нас тонким запахом хороших духов; я узнал этот запах — иногда так душилась и Соната; Лейшене пытливо глянула на нас обоих и остановилась, держась рукой за дверной косяк, точно так же, как только что стояла Соната, но Соната это сделала, чтобы я поскорее вошел в дом, а Лейшене, пожалуй, как раз наоборот; она тоже спешила — прикрыть дверь; ее лицо выглядело слегка испуганным, но в то же время и похорошевшим, совсем юным — как у Сонаты; слегка встрепанные, блестящие прядки волос, упавшие на высокий гладкий лоб, еще больше оживляли и молодили это лицо. Она стояла с вытянутой рукой и с нескрываемым изумлением глядела на нас; взгляд ее был чуть затуманен — видимо, Лейшене прикидывала, что бы такое сказать; обычные слова здесь были как бы неуместны. И неуместными они были потому, что Соната вперила в нее тоже вопрошающий взгляд, в котором были не только удивление и отвага, но и откровенная, не виданная прежде дерзость — такой она показалась мне гораздо старше, чем была на самом деле, и держалась она, точно между нею и матерью не было никакой дистанции; она и глядела, казалось, не столько на свою мамашу, которая все еще подыскивала слова, сколько на разомкнутые створки платяного шкафа в освещенном резким электрическим светом коридоре; там висел…
— Соната, у нас гости, — наконец проговорила Лейшене, выдержав упорный взгляд дочери. — Будь умницей и веди себя прилично.
— Гости? — Соната выпустила мою руку. — Что же это за гости, мамочка?
Она держалась вполне спокойно, но голос ее дрожал и звучал чересчур громко и звонко; таким тоном с матерью она разговаривала, должно быть, впервые; я прятал глаза. Но и не глядя я видел его — человека, который находился там, в комнатах; мне даже послышалось покашливание — он не скрывался; и, по-моему, Соната видела его, хотя и спрашивала: что за гости; ее голос дрожал; Лейшене улыбнулась печально-понимающе.