Только Венеция. Образы Италии XXI

Ипполитов Аркадий Викторович

Константинопольский поход удался и вроде как наследодательницу укокошили. Что ж, время возрадоваться. Самое противное в истории человечества – то, что моменты военных побед совпадают с расцветом искусств. Как началось всё с победы при Саламине, послужившей расцвету Афин и приведшей к Периклову Золотому веку, так и пошло. Расцвет эллинизма при Александре Македонском, расцвет Римской империи при Августе, расцвет Карла Великого, Золотой век Испании, разрушившей древние цивилизации Америки, Золотой век Голландии, победившей Испанию, – и ведь больше ничего подобного в Голландии никогда не случилось, потому что у неё больше в истории ни одной победы не было, одна безмятежность! Обязательно кого-то победить и поработить надо – как Людовику XIV, так и Наполеону, а нам, для нашего отечественного Золотого века Александра и Николая Первых пришлось Наполеона победить, а заодно и декабристов. Вот ведь проклятое искусство – обязательно его надо унавоживать преступлениями против человечества. Ведь связан же впрямую расцвет послевоенной Нью-Йоркской школы с атомными взрывами в Хиросиме и Нагасаки, кто ж скажет, что нет? Может быть, сегодняшнее печальное угасание всего свидетельствует о том, что надвигается новая эпоха, когда победа ни над кем уж невозможна, и искусство, дитя убийцы-победы, благополучно сдохнет, превратившись в то, во что оно уж и превратилось, – в некий продукт институций, обслуживающих арт-рынок? Вот и Венеция расцвела, после того как с помощью воинов Христовых Византию ограбила, пол-Константинополя перерезала, три четверти сожгла, и теперь венецианцы на пепелище чувствуют себя полноправными хозяевами, распоряжаются, чем и как хотят, потому что генуэзцы – главные соперники – в пролёте, а у дубинушек-крестоносцев ума – как у солдатиков Урфина Джюса.

И потекло…

Второе по противности в человечестве – то, что ценности духовные всё время принимают вид ценностей материальных, так что в конце концов духовное с материальным спутываются, как холёная домашняя сучка с грязным уличным кобелем. Я имею в виду то, что там, где Уолл-стрит, там и Метрополитен-музей ищи, а где Лондонский Сити, там и Лондонская Национальная галерея – кто кобель, кто сучка, пусть решает сам читатель. Когда грабят мир, то со времени римских триумфов самая жирная составляющая награбленного – духовность, предстающая в виде материализованном – в виде священных предметов. В 1204 году духовность в первую очередь провидели в маринованных конечностях, занимавших место Мане и ван Гогов. В Венецию со времени разграбления Константинополя хлынули потоком христианские реликвии, утащенные из византийских церквей: о странная магия святынь! Вот, например, святой Стефан раздал всё церковное имущество сирым и убогим, за что был побит камнями, а теперь его пальцем торгуют как вещью мирской, имеющей земную, вполне весомую, стоимость. Палец в золото монстранца оправляют, и обладание им престижно – тщеславие же одним из смертных грехов является – и весьма прибыльно. Религиозная спекуляция заодно и процветанию искусства способствует – надо ж кому-то монстранцы делать. Чего только на Риальто не появлялось – рынок реликвий был своего рода арт-рынком средневековья. Обратите внимание: Константинополь, благодаря императорам, был забит великим эллинским наследием, но венецианцы из всего выбрали только Коней Сан Марко – примитивному сознанию нравятся изображения животных. Не взяли ни одной знаменитой античной скульптуры, которых в Константинополе ещё сохранялась масса, зато святых останков притащили кучу. Вокруг Риальто всё время крутились слухи о новых святынях, доставляемых из византийский владений, а то и прямо из Иерусалима. Крутились и детективные истории, с приобретением мощей связанные, да и сами святыни частенько покупались-перекупались, потому что всё свою цену имеет. Вот, например, чудная история времени Четвёртого крестового похода о том, как венецианцы завладели частью мощей Святителя Николая. Она очень хорошо отражает глубокую религиозность венецианцев, в которой им часто отказывают; слухи о чудесах мощей Святителя растекались на Риальто и впоследствии были подробно и благолепно пересказаны многими католическими и ортодоксальными писателями.

Мост Риальто

Разграбив Константинополь, венецианцы занялись и другими частями империи. Вместе с крестоносцами ворвались они в город Миры Ликийские, большой и славный со времён язычества. Христианство в Миры принёс апостол Павел, заехавший в этот город по пути в Рим, и затем Миры, благодаря тому, что архиепископом в них был Николай Угодник, в ней же упокоившийся и похороненный, стала одним из центров христианства, потому что могила Николая Угодника, прозванного также Святителем и Чудотворцем, полнила чудесами весь крещёный мир, и поклониться ей приезжали как с востока, так и с запада. В базилику Святителя Николая венецианцы первым делом и направились, но нашли там только четырёх священников-стражей, её охраняющих. Венецианцы знали, что лет за десять до того барийцы, их соперники, с помощью вооружённого вымогательства вывезли большую часть мощей, но также знали: что-то и осталось. Священники-стражи указали на разбитую барийцами раку и общее запустение, но венецианцы не поверили. Они по камешку разобрали саму гробницу и, ничего не найдя, вскрыли пол церкви и всё расковыряли, попутно пытая стражей. Несчастные вопили и клялись, что они ничего не знают, но благочестие венецианцев не давало им успокоиться, они снова искали и снова пытали, стражники снова вопили, и так продолжалось несколько суток, пока католический священник, бывший с венецианцами, всё ж не попросил это прекратить. Стражей отпустили, и тут один из них, от избытка благодарности, указал на мощи священномученика Феодора и Николы Патарского, дяди Святителя Николая. С худой овцы хоть шерсти клок, подумали венецианцы, грузя добычу на корабли и готовясь отплыть восвояси, как вдруг один неугомонный венецианский воин, всё продолжавший искать и в церкви задержавшийся, уж собравшись уходить, напоследок пырнул мечом стенку церковного придела – просто так, со злости – и тут же учуял чудесный аромат, распространившейся по осквернённой и разорённой церкви. Венецианцы снова бросили якоря, с кораблей сошли и устроили уже всем жителям Мир Ликийских допрос с пристрастием. Жители повопили и «вспомнили» о некоем помещении рядом с базиликой, где Святитель Николай устраивал особые службы. Ранее венецианцы на эту невзрачную постройку внимания не обращали, но теперь устремились туда и обнаружили небольшое здание в одну комнату с фреской, изображавшей Святителя Николая. Божественный аромат и икона подсказали венецианцам, что ещё не всё потеряно, они вернулись в церковь, отбросили уже разбитые плиты алтаря и начали копать в земле под плитами. Труд их не был напрасен, потому что под слоем земли они обнаружили другой пол, разбили и его и наконец наткнулись на греческую надпись: «Здесь почивает великий епископ Николай, славный своими чудесами на земле и на море» и обнаружили некий слиток из олова и каменной массы, внутри которого святые мощи и находились – так после благочестивого грабежа барийцев епископ Мир Ликийских упаковал то, что было Мирам оставлено. О счастье! Благоухание усилилось прямо до невыносимости, и здесь же произошло первое чудо при мощах святого Николая – пальмовая ветвь, привезенная Святителем из Иерусалима и положенная с ним во гробе (откуда она взялась? ума не приложу, но хронист утверждает, а все купцы Риальто прямо божатся, что так оно и было), дала побеги. Ветвь венецианцы тоже прихватили и, обрадованные чудом, позволившим им обрести желанное, даже всучили местному епископу сто монет в качестве компенсации за тот урон, что был нанесён церкви во время поисков – в чём в чём, а в щедрости и честности венецианцам не откажешь.

И как после этого можно не ненавидеть человечество?

Меня больше всего возмущает благоухание – вот скажите мне, зачем святому приспичило благоухать напоследок, когда венецианцы вроде как и успокоились? Вот что это за беспринципность? Ведь невиннейших служителей мучают, грабят ни в чём не повинный город, обездоливают его жителей, а святой, когда уж вроде всё закончилось, мирийцы могут вздохнуть спокойно и после отправки венецианских кораблей пойти и от чего-нибудь излечиться около его останков, принадлежащих городу по праву, всё ж таки кокетливо указывает: «а вот он, я», причём ещё и продолжает какие-то прятки. Предположим, что со свойственной святости мудростью Николай Святитель понимал, что в силу исторического развития Ликия рано или поздно станет мусульманской, Миры Ликийские в турецкий Демре превратятся, и поэтому решил таким способом эмигрировать на Запад. Тогда зачем так долго всех водить за нос и людей мучить, нельзя было сразу заблагоухать?

Увы, реликвии, сколь бы они ни были чудотворны, сколь бы ни исцеляли, слезо– и кровоточили, летали по воздуху, избавляли от яда и от демонов – во всех этих способностях реликвий я, кстати, нисколько не сомневаюсь, – всё же дело сугубо мирское. Венеция в результате византийский аферы оказалась обладательницей внушительной коллекцией христианских реликвий, второй по обширности и ценности после Рима в Европе и, кажется (встаёт вопрос об Иерусалиме), второй в мире, – говорить о безразличии венецианцев к религии по крайней мере странно. Сейчас даже РПЦ выпускает путеводители по венецианским ортодоксальным святыням, и православный туризм в Венецию набирает силу, хотя с Бари пока Венеция соперничать не может, потому что очень немногие знают, что малые кости Николай Святителя хранятся в аббатстве Сан Николo, abbazia di San Nicolo, что на Лидо, также называемом Сан Николетто, San Nicoletto, аббатством Святого Колечки. Специальная недавняя экспертиза установила факт их подлинности на основании того, что кости Бари и Лидо принадлежат одному и тому же скелету. Факт заполненности Венеции святыми мощами – а заполнялась Венеция ими именно в XII–XIII веках, во время своего динамичного становления, – свидетельствует об амбициях республики, открыто с Римом соперничающей. Отсюда и Patriarca di Grado, чья должность была в конце концов переделана в Patriarca di Venezia в 1451 году специальной буллой папы Николая V, в результате чего венецианский патриарх стал одним из пяти патриархов в католической иерархии. Остальные четыре – это сам папа, который помимо того, что он глава всей католической церкви, ещё также патриарх епископства (диоцеза) Римского, а также патриарх Лиссабона, патриарх Восточной Индии с резиденцией в Гоа и патриарх Иерусалима. Теперь в связи с этим вспомните о прозвище, данном Скуола Гранде ди Сан Рокко, «венецианская Систина», и станет ясно, сколь большой смысл вкладывается в это, кажущееся чисто искусствоведческим и подразумевающим только взаимоотношения Микеланджело и Тинторетто, определение. Заодно обратите внимание, как Венеция, использовавшая Константинополь в своём соперничестве с Римом, вплетается в интригу Рим – Константинополь – Москва, изо всех сил стараясь встрять между Римом Вторым и Римом Третьим – вот и ещё одна причина, объясняющая столь ясно чувствуемую, но неясно формулируемую связь венецианской религиозности с русской ортодоксальностью.

Новости о привезённых святынях, об успехах венецианцев в Византии и новых церковных назначениях кружились вокруг рынка Риальто, ставшего главным венецианским рынком в конце XI века, и:

Now, what news on the Rialto?

Ну, что нового на Риальто?

Кипрская проблема. О ней бурно заговорили в Риальто в XIV веке. О венецианский кипрский миф! Действие о мавре, венецианское донельзя, разворачивается не в Венеции, а на Кипре. Это мало кто замечает – практически все режиссёры действия постановок «Отелло» переносят в Венецию. В Венеции существует и Каза ди Дездемона, Casa di Desdemona, Дом Дездемоны, – так называется прелестный – иначе и не скажешь – небольшой дворец на Канале Гранде, Ка’ Контарини Фазан, Ca’ Contarini Fasan, который легенда связала с шекспировской пьесой на тех же основаниях, что и балкон в Вероне – с Джульеттой. То есть Каза ди Дездемона – вымысел и фикция, но многие думают, что Дездемона здесь родилась и была удавлена.

Кипр принадлежал Венеции не так уж и долго, менее ста лет, с 1489 по 1571 год, но он был самой большой и самой важной заморской колонией Венеции, своего рода венецианской Индией. Исторически должность Отелло в Венеции соответствует британской должности генерал-губернатора Индии – Шекспир, кстати, написал «Отелло», когда Кипр уже не был венецианским. Венецианцы пили кровь из своей колонии, как британцы из Индии, вплоть до потери острова, но, как британцы в Индии, официально владевшие ею чуть ли не ровно столько же, сколько Венеция Кипром, меньше ста лет, венецианцы появились на Кипре гораздо раньше. Перед установлением прямого контроля они, как британская Ост-Индская компания Индию, опутали Кипр сетью торговых и промышленных предприятий.

А что Кипр? На землю Кипра, как вы знаете, Афродита из пены вышла, и выбрала она эту курортно-офшорную зону не просто так, а потому что роскошь и изнеженность любила. Кипр же со времён Древней Греции своими роскошью и изнеженностью славился, упоминаниями кипрского вина, самого что ни на есть эксклюзивного продукта, кишит литература и античная, и ренессансная. Так было и во времена византийцев, и арабов, и крестоносцев, которым Кипр, купленный Ги де Лузиньяном, королём Иерусалимским, у рыцарей-тамплиеров, принадлежал с 1192 года. Турки, отняв Кипр у венецианцев в конце XVI века, привели остров в полную негодность, от которой он только последнее время (и то лишь в греческой своей части) начал избавляться. Упоминания о кипрском вине исчезли, как и само вино, – но при рыцарях Кипр всё ещё был столь же манящ и многообещающ, прямо как Индия.

Кипр был венецианской мечтой, и хотя при рыцарях венецианцам многое позволялось, всё ж иметь и арендовать – две разные вещи. Да ещё всё время приходилось терпеть острую конкуренцию, от генуэзцев, например, и всё время переплачивать взятки бесчисленным авантюристам, слетавшимся на Кипр со всех концов католического мира. Ведь Кипр, как и Родос, стал центром международного крестоносного движения, а оно состояло из младших отпрысков бедных, но благородных фамилий – публика самая отчаянная, непостоянная и алчная.

Где-то около 1369 года кипрская проблема обострилась на Риальто так, как обострилась она на Уолл-стрит и в Лондонском Сити в 2013-м. Я уже упоминал об обломке Креста Господня, принадлежавшем Скуоле Гранде ди Сан Джованни Эванжделиста. Преподнесён он был Скуоле в 1369 году Филиппом де Мезьером, ярким типом времён позднего рыцарства и времён пламенеющей готики, le gothique flamboyant. Родился Филипп в Пикардии, в семье бедной и благородной, и начал карьеру д’Артаньяна при миланском дворе Висконти, но вскоре отправился на Восток – деятельность крестоносца для молодого человека с амбициями, но без состояния, казалась самой перспективной. Для рыцаря он был образован просто блестяще, о чём мы можем судить по многочисленным, написанным им по-латыни литературным произведениям, и во время своих восточных приключений оказался занесённым на Кипр, где подружился с Пьером де Лузиньяном, сыном короля Кипра Гуго IV и праправнуком Ги де Лузиньяна. Гуго, с сыном всё время скандаливший, Филиппа де Мезьера с Кипра выжил. После смерти старого короля и воцарения Пьера под именем Петра I Кипрского, Гуго на остров вернулся и стал канцлером своего друга. Пётр I развил активнейшую деятельность по борьбе с сельджуками, и, будучи латинянином, старался для этой борьбы сплотить христианство восточное и западное – то есть латинян, христиан пришлых, с автохтонными христианами Малой Азии и Ближнего Востока, которых было множество. В борьбе с малоазийскими турками Лузиньян столь преуспел, что Армения, тогда ещё не та маленькая горная страна, какой она теперь стала, а огромная территория, простирающаяся от Кавказа до Средиземного моря и заселённая сторонниками независимой Апостольской церкви Армении, в большей степени склонными сотрудничать с католиками, чем ортодоксы, смотрела на него как на свою надежду, прямо как на Витязя в тигровой шкуре. В конце концов Пьера де Лузиньяна провозгласили королём Армении, и к тому же Лузиньяны, в своё время ставшие королями Иерусалимскими, теперь, после утраты христианами Божественного Града, номинально продолжали ими считаться – в соборе Фамагусты Пьер был коронован ещё и как король Иерусалима.