Толстая Говядина
Шрифт:
— Но… От меня воняет, — жалко говорю я, пытаясь урезонить его. — Я шестнадцать часов жарила бургеры и картошку фри. Я вспотела. Тебя привлекают подобные вещи? — спрашиваю я, недоверчиво глядя на него.
Он снова фыркает, его член подергивается, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки. Честно говоря, эта штука завораживает меня так же сильно, как и нервирует. Я хочу погладить его и посмотреть, что будет.
Да, это просто усталость говорит за меня. Я не в своем уме.
— От тебя действительно воняет, — говорит он, морща нос, но я достаточно чувствую, как от меня
С этими словами он выходит из ванной, закрывая дверь с тихим щелчком.
Глава 4
Глава 4
Я волнуюсь с минуту, затем заставляю себя успокоиться и быстро раздеваюсь, пинком отбрасывая кучу вонючей одежды в угол. Здесь нет стиральной машины, потому что, черт возьми, у него, вероятно, есть прачечная где-то в подвале и настоящие слуги, делающие за него работу.
Когда горячие струи воды окатывают меня в душе, я фыркаю. Кому вообще нужен швейцар? Как он может быть настолько богат, что может позволить себе не открывать собственную дверь? У меня в голове не укладывается.
Но напор такой божественный, вода такая восхитительно горячая, что вскоре я забываю обо всем и просто намыливаю волосы и тело средствами, которые нахожу в душе. В моей квартире-лачуге, лучшее, что я могла получить, — это слегка теплую воду, которая еле-еле сочилась из крана. Я никогда не чувствовала себя достаточно чистой после душа там, сколько бы времени он ни занял.
Один только этот душ стоит минета, думаю я, протягивая руку между бедер и обнаруживая, что жажду прикосновений. На мгновение у меня возникает желание кончить, и это заставляет меня задуматься.
Я возбуждена. Я действительно не замечала этого раньше, такая измученная и озабоченная своим выживанием, но… Я вроде как хочу потрахаться.
И прошло очень много времени с тех пор, как я в последний раз чувствовала, мою киску жаждущей.
Я быстро умываюсь, отбрасывая эти мысли, потому что, когда горячая вода расслабляет мои напряженные мышцы, мое возбуждение, любопытство и все второстепенные функции моего мозга, кажется, уходят в канализацию вместе с мыльной водой. Я покачиваюсь на ногах, едва не засыпая, и изо всех сил пытаюсь смыть шампунь с волос.
Закончив, я хватаю первое попавшееся полотенце и просто оборачиваюсь им, предварительно выжав воду из волос. Спотыкаясь, я выхожу из наполненной паром ванной в спальню, прохладную и мрачную с закрытыми ставнями, и падаю на кровать. Я сразу засыпаю.
Когда я просыпаюсь, ставни открыты, а небо снаружи розовато-лиловое от сгущающихся сумерек. Низкий рокот голоса Лисандера доносится из-за моей спины.
— Нет, приведи его в дом. Мне нужно передать сообщение, чтобы они прекратили попытки. Они не получат девушку. Да… Угу. В подвал. Я с ним разберусь.
Я перекатываюсь на кровати, чтобы посмотреть ему в лицо.
Его член возбужден, натягивая ткань. Я морщусь, гадая, болят ли у него яйца. У него весь день был стояк? Это не может быть приятным.
— Вот вода для тебя, — говорит он, кивая головой, сухожилия на его шее напрягаются.
Я беру высокий стакан с прикроватного столика и залпом выпиваю, мгновенно чувствуя себя лучше. Я спала с утра, и теперь мне нужно что-нибудь съесть. Но с этим придется подождать, пока я не разберусь в только что услышанном разговоре.
— У тебя кто-то в подвале? — спрашиваю я, свешивая ноги с кровати.
Когда я замечаю, что я голая, а мое полотенце валяется на кровати, я краснею и хватаю шелковую простыню, чтобы завернуться в нее. Когда я поднимаю взгляд, из носа минотавра с каждым глубоким выдохом вырывается дым.
— Извини, — говорю я, даже когда между моих ног пульсирует тепло. Выражение его лица напряженное, ноздри раздуваются, и он кажется таким… диким.
— Да, у меня в подвале кто-то есть. Они напали на дом, пока ты спала. Мне сказали, что твой долг составляет пятнадцать миллионов долларов, включая проценты и неустойку за просрочку платежа.
В глазах у меня темнеет от черных точек, когда озвучивается цифра.
— Пятнадцать… Но мой отец взял у них только двести штук! — говорю я, неверие борется с отчаянием. — Какого черта?… О, Боже мой. Я так много работала, пытаясь накопить достаточно, чтобы начать выплачивать долг, но пятнадцать миллионов?! Я никогда не смогу им заплатить!
Он встает и подходит ближе. Матрас рядом со мной заметно прогибается под его весом, а затем его теплая, тяжелая рука обнимает меня за плечи, и, пока я дрожу, он притягивает меня ближе к себе, как будто сама его масса создает гравитационное поле, в которое я не могу не попасть.
— Ты ничего не будешь платить, — говорит он, рокот его голоса спокоен и ровен. — Я отправлю им приятное, ясное сообщение, в котором скажу, чтобы они перестали заебывать меня и моих близких, и они оставят тебя в покое.
Я дрожу, мечтая о легком решении. Но я не могу. Я знаю, что, как только я доверюсь ему, он оставит меня на произвол судьбы. Так происходит всегда. Но это не меняет того факта, что я в долгу перед ним. Я должна сделать все, что в моих силах, чтобы отплатить ему так, как он хочет, чтобы я могла уйти. И это значит…
Черт. Похоже, я действительно сделаю монстру минет. Вероятно, не один, пока он не решит, что я больше ему ничего не должна.
Я заставляю себя отодвинуться и по-настоящему посмотреть на него. В сгущающихся сумерках он выглядит крупнее, чем я помню, этот рогатый силуэт резкий и потусторонний. Он возвышается надо мной, даже когда мы сидим, и его лицо, хотя и выражает человеческие эмоции, выглядит чужим и нервирует.