Том 1. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Да, Дживс, это правда.
— Если бы я мог заручиться вашим великодушным прощением, я бы осмелился заметить, что, как мне кажется, мисс, вы совершаете ошибку.
Отлично сказано, Дживс, вы на правильном пути, подумал я, надеясь, что он будет продолжать в том же духе. Я с тревогой ждал, что ответит Мадлен, а вдруг она выпрямится во весь рост и укажет Дживсу на дверь. Но мои опасения не оправдались. Она только повторила, что не понимает, о чем он говорит.
— Если позволите, мисс, я бы мог объяснить. Не хотелось бы дурно отзываться о моем господине, но, мне кажется, вы имеете право знать, что он клептоман.
— Как!
— Да,
Я услышал, как у Мадлен вырвался звук, напоминающий чихание сифона, в котором заканчивается вода.
— Но ведь она принадлежит моему папе!
— Прошу прощения, мисс, но если мистеру Вустеру что-то приглянется, то для него не имеет значения, кому данная вещь принадлежит.
— Значит, лорд Сидкап говорил правду?
— Совершенную правду, мисс.
— Он сказал, что мистер Вустер пытался украсть папин зонтик.
— Обвинение, сформулированное лордом Сидкапом, безупречно обосновано, мисс. Зонты, ювелирные изделия, статуэтки и прочие предметы такого рода в равной степени привлекают внимание мистера Вустера. Думаю, он ничего не может с собой поделать. Это одна из форм психического заболевания. Однако, трудно сказать, разделят ли присяжные подобную точку зрения.
Мадлен снова изобразила сифон, в котором кончилась вода.
— Вы думаете, его могут посадить в тюрьму?
— Подобный поворот событий представляется мне весьма вероятным, мисс.
Мне было ясно, что Дживс на верном пути. Его изощренный интеллект подсказал ему вернейший способ помешать девице выйти замуж за кого не надо, а именно — внушить ей, что в один прекрасный момент медовый месяц может быть прерван полицией, нагрянувшей в их любовное гнездышко, чтобы арестовать новобрачного за кражу. Какую юную девицу порадует подобная перспектива, и стоит ли обвинять Мадлен, если она предпочтет кого-нибудь вроде Спода, этой гориллы в человеческом облике, твердо соблюдающего закон. Мне казалось, я слышу ход мысли Мадлен, работающей в этом направлении, и я от души рукоплескал Дживсу, его блестящему знанию психологии индивидуума, как он называет эту премудрость.
Разумеется, я прекрасно понимал, что от всех этих разговоров мое положение в доме Бассетов станет еще неприятнее, но бывают минуты, когда необходимо пустить в дело нож хирурга. Кроме того, меня поддерживала мысль, что как только я смогу выбраться из-за дивана, будет проще простого прокрасться туда, где меня уже ждет, закусив удила, автомобиль, и рвануть в Лондон, не задерживаясь, чтобы попрощаться и поблагодарить за гостеприимство. Таким образом, я сразу избавлюсь от всех возможных неприятностей.
Мадлен все никак не могла успокоиться.
— О Господи! О Боже мой! — причитала она.
— Да, мисс.
— Какой удар!
— Мне понятны ваши чувства, мисс.
— Вы давно об этом знали?
— С тех пор, как поступил в услужение к мистеру Вустеру.
— О Боже, Боже мой! Благодарю вас, Дживс.
— Не за что, мисс.
Должно быть, Дживс дематериализовался, — интересно, уместен ли тут этот глагол? — ибо наступила полная тишина, и какое-то время ничего не происходило, не считая того, что у меня защекотало в носу. Не пожалел бы десяти соверенов, лишь бы чихнуть, однако подобный поступок, безусловно, не укладывался в рамки принятого мной стратегического курса. И я продолжал тихо сидеть, скрючившись в своей норе и размышляя о том о сем, как вдруг дверь снова отворилась: в гостиную явились участники массовой сцены. Я насчитал три пары ног и вывел заключение, что они принадлежат Споду, папаше Бассету и Планку. Спод, если помните, ушел за папашей Бассетом, а Планк, вероятно, увязался за ними в надежде пропустить рюмку-другую на посошок.
Спод заговорил первым, и в его голосе слышалось торжество победителя, застукавшего на месте преступления опасного соперника.
— А вот и мы, — сказал он. — Я привел сэра Уоткина, чтобы он подтвердил мои слова о том, что Вустер — жалкий воришка, который тащит все, что не приколочено гвоздями. Согласны со мной, сэр Уоткин?
— Конечно, Родерик. Не далее как месяц назад он со своей теткой похитил у меня корову-сливочник.
— Что это еще за корова-сливочник? — поинтересовался Планк.
— Серебряный кувшинчик для сливок, жемчужина моей коллекции.
— Неужели им удалось улизнуть?
— Да.
— Ах, — сказал Планк. — В таком случае мне необходимо выпить виски с содовой.
Папаша Бассет вошел в раж. Его голос заглушил шипение сифона, которым орудовал Планк.
— Только по милости Провидения Вустер не похитил у меня зонт в тот раз, на Бромптон-роуд. Самый большой порок этого молодого человека состоит в том, что он не ведает разницы между meum и tuum. [38] Однажды он предстал передо мной в суде по обвинению в краже каски у полисмена. Не устаю сожалеть, что тогда я ограничился всего лишь штрафом в пять фунтов.
38
Мой и твой (лат.).
— Неуместная доброта, — припечатал Спод.
— Я и сам это чувствую, Родерик. Суровое наказание могло бы сослужить Вустеру хорошую службу.
— Таким типам ничего не должно сходить с рук, — сказал Планк. — В Мозамбике у меня был мальчик слуга. Так он повадился таскать у меня сигары. Я по глупости его простил — он меня заверил, что больше этого не повторится, так как он уверовал в Бога. Недели не прошло, как мальчишка удрал, прихватив ящик гаванских сигар и мою вставную челюсть, которую продал соседнему туземному вождю. Чтобы получить ее назад, пришлось пожертвовать ящиком контрабандного джина и двумя нитками бус. Строгость и еще раз строгость. Железная рука. Иного не дано, все прочее воспринимается как признак слабости.
Мадлен всхлипнула, во всяком случае, звук, который мне послышался, был похож на всхлип.
— Но, папа…
— Да?
— Как я понимаю, Берти ничего не может с собой поделать.
— Но, дитя мое, именно за эту привычку потакать своим склонностям и тащить все, что под руку попадется, мы его и осуждаем.
— Я хотела сказать, что у него клептомания.
— Да ну? Кто тебе сказал?
— Дживс.
— Странно. Почему об этом зашла речь?
— Потому что Дживс отдал мне это. Он ее нашел в комнате у Берти. Он был очень встревожен.