Том 1. Дживс и Вустер
Шрифт:
Последовало молчание, я бы сказал, ошеломленное молчание. Потом папаша Бассет воскликнул: «Боже правый!», Спод произнес: «Боже мой!», а Планк проговорил с удивлением: «Но это же та самая статуэтка, которую я продал вам, Бассет, помните?». Мадлен снова всхлипнула, а у меня опять защекотало в носу.
— Поразительно! — сказал папаша Бассет. — Говоришь, Дживс ее нашел в комнате Вустера?
— Да, под стопкой белья.
Папаша Бассет крякнул, точно издыхающая утка.
— Как правы были вы, Родерик! Вы ведь мне говорили, что Вустер явился сюда, чтобы похитить статуэтку. Но не понимаю, как он проник
— У этой публики свои приемы.
— Похоже, на эту штуку большой спрос, — сказал Планк. — Только вчера у меня дома какой-то фрукт с лицом преступника пытался продать ее мне.
— Вустер!
— Нет, не Вустер. Моего фрукта зовут Тирольский Джо.
— Может, это кличка Вустера.
— Может. Об этом я как-то не подумал.
— Ну, а теперь, после всего этого… — сказал папаша Бассет.
— Да, после этого, — подхватил Спод, — ты ведь не выйдешь за него замуж, правда, Мадлен? Он еще хуже, чем Финк-Ноттл.
— Кто такой Финк-Ноттл? — поинтересовался Планк.
— Тот тип, который сбежал с Эмералд Стокер, — сказал папаша Бассет.
— Кто такая Эмералд Стокер? — спросил Планк. Никогда не встречал человека, которого бы в такой степени терзал информационный голод.
— Повариха.
— Ах, да. Вспомнил, вы же мне говорили. Этот парень знает, что делает. Я решительно против любого брака, но если уж идти на этот отчаянный шаг, то стоит извлечь из него какую-то выгоду, женившись на женщине, которая сумеет управиться с куском мяса. Я знавал одного парня в Федеральных штатах Малайи, так он…
Вероятно, Планк собирался поведать какую-то забавную историю, но Спод не дал ему договорить. Адресуясь к Мадлен, он сказал:
— Я знаю, что тебе надо сделать. Выйти замуж за меня. И пожалуйста, не спорь со мной. Ну так как?
— Да, Родерик, я согласна стать твоей женой.
Спод издал воинственный клич, от которого у меня еще сильнее защекотало в носу.
— Вот то-то! Совсем другой разговор! Идем в сад. Мне надо так много тебе сказать.
Тут он, должно быть, заключил Мадлен в объятия и потащил прочь. Я услышал, как за ними захлопнулась дверь, после чего папаша Бассет в свою очередь тоже издал пронзительный клич, по мощности не уступающий тому, что недавно сорвался с губ Спода. Очевидно, старикашку охватил буйный восторг, причину которого нетрудно понять. Отец, чья дочь чуть не вышла за Гасси Финк-Ноттла, потом чуть не вышла за меня, а потом, наконец, прозрела и подцепила видного представителя британской аристократии, имеет право быть вне себя от счастья. Лично мне Спод не нравился, и пырни его кинжалом какая-нибудь перуанская матрона, я бы только порадовался, но было бы нелепо отрицать, что с матримониальной точки зрения он лакомый кусочек.
— Леди Сидкап! — старикашка смаковал эти два слова, будто драгоценный марочный портвейн.
— Кто такая леди Сидкап? — спросил одержимый жаждой познания Планк.
— Моя дочь скоро станет ею. Одна из древнейших фамилий Англии. Тот молодой человек, который только что здесь был — это лорд Сидкап.
— Я думал, его зовут Родерик.
— Родерик — это его имя.
— А! Теперь понял. Теперь картина мне ясна. Ваша дочь собиралась выйти за малого по фамилии Финк-Ноттл?
— Да.
— Затем переметнулась к этому самому Вустеру, он же, возможно, Тирольский Джо.
— Да.
— А теперь она решила выйти за лорда Сидкапа?
— Да.
— Ясно, как Божий день, — сказал Планк. — Я знал, что в конце концов разберусь. Всего лишь вопрос концентрации внимания и исключения второстепенного. Вы одобряете этот брак? Разумеется, в той степени, — добавил он, — в какой вообще можно одобрять брак.
— В высшей степени одобряю.
— В таком случае выпью-ка еще стакан виски с содовой.
— Присоединяюсь, — подхватил папаша Бассет.
В эту минуту, не в силах больше сдерживаться, я чихнул.
— Говорил же я, что там за диваном кто-то есть, — сказал Планк, обогнул диван и воззрился на меня так, будто я туземный вождь, не способный усвоить правила игры в регби.
— Отсюда доносились подозрительные звуки. Господи, это же Тирольский Джо.
— Это Вустер!
— Кто такой Вустер? Ах, да, вспомнил, вы мне о нем говорили. Какие шаги вы собираетесь предпринять?
— Я вызвал Баттерфилда.
— Кто такой Баттерфилд?
— Дворецкий.
— Зачем вам дворецкий?
— Велю ему позвать Оутса.
— Кто такой Оутс?
— Здешний полисмен. Он пошел на кухню пропустить стаканчик виски.
— Виски! — задумчиво произнес Планк и, будто вспомнив о чем-то, направился к столу, где стояли напитки.
Дверь отворилась.
— Баттерфилд, пожалуйста, попросите Оутса прийти сюда.
— Слушаю, сэр Уоткин.
— Бедолага, он не совсем в форме, — сказал Планк, глядя вслед удаляющемуся Баттерфилду. — Две-три футбольные тренировки, и будет, как огурчик. Что собираетесь делать с Тирольским Джо? Предъявите обвинение?
— А как же. Он, конечно, надеется, что я этого не сделаю, потому что испугаюсь скандала, но он ошибается. Я дам делу законный ход.
— Правильно. Припаяйте ему на полную катушку. Вы ведь здешний мировой судья, правда?
— Да, и я намерен дать ему двадцать восемь суток по второму разряду.
— Может быть, шестьдесят? Хорошая круглая цифра. А на шесть месяцев не получится?
— Боюсь, не получится.
— Да, вероятно, у вас существуют строгие тарифы. Ладно, двадцать восемь дней лучше, чем ничего.
— Констебль Оутс, — сказал появившийся в дверях Баттерфилд.
Не знаю почему, но когда вас ведут в полицейский застенок, вы себя чувствуете довольно глупо. По крайней мере, со мной дело обстояло именно так. Я хочу сказать, что если вы шествуете бок о бок со стражем закона, у вас возникает ощущение, будто в каком-то смысле вы у него в гостях и вам следует проявлять к нему всяческий интерес и вызывать на разговор. Однако на самом деле задача это непосильная — ни живого обмена мыслями, ни легкой беседы не получается. Помнится, в частной школе, той самой, где я получил приз за знание Библии, достопочтенный Обри Апджон, наш главный принципал, имел обыкновение брать нас по одному на воскресные образовательные прогулки, и, когда подходила моя очередь, я отнюдь не блистал красноречием. Вот и теперь со мной случилось то же самое. Как ни старался я быть небрежным и раскованным, когда в сопровождении констебля Оутса держал путь к деревенской кутузке, мне не удавалось выдавить из себя ни слова.