Том 1. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Что это ты так всполошился? Ты ее знаешь?
— Еще бы мне ее не знать!
— А, понимаю. Она что, из легиона девиц, с которыми ты когда-то был помолвлен?
— Не совсем. Формально мы не были помолвлены. Но лишь потому, что она не захотела пойти мне навстречу.
— То есть дала от ворот поворот.
— Слава Богу, да.
— Почему слава Богу? По-моему, очень эффектная барышня.
— Согласен, ее внешность не оскорбляет глаз.
— Красавица.
— Совершенно справедливо, но разве красота — все? Душа, по-вашему, не в счет?
— А что, по части души имеются претензии?
— Увы. Душа на уровне гораздо ниже среднестатистического. Могу вам сказать, что… Впрочем, довольно об этом. Зачем бередить раны.
Я мог бы назвать не менее сотни причин, по которым любой разумный индивид, пекущийся о своем душевном покое, предпочтет держаться подальше от вышеупомянутой рыжеволосой фурии, но это заняло бы слишком много времени, а мне не терпелось вернуться к мармеладу. Скажу лишь, что я давно уже очнулся от гипноза и всецело осознал, что, отклонив мое предложение прошествовать к алтарю в стае подружек невесты, юная леди оказала мне неоценимую услугу, и вот почему.
Когда тетя Далия назвала этого беса в юбке красавицей, она ничуть не погрешила против истины. В самом деле, ее внешняя оболочка того сорта, что заставляет случайного наблюдателя качнуться на каблуках и присвистнуть от восхищения. Но, обладая глазами, сияющими, как звезды, волосами оттенка спелой вишни, неотразимым шармом, espieg-lerie [48] и прочими необходимыми аксессуарами, Б. Уикем сочетает с ними непредсказуемость бомбы с часовым механизмом. Находясь в ее обществе, постоянно испытываешь тоскливое чувство, что вот-вот все с треском полетит к чертовой бабушке. Никогда не знаешь, что она может выкинуть и в какую невообразимую передрягу влипнешь по милости ее легкомыслия.
48
Игривость (франц.).
— Мисс Уикем недостает серьезности, сэр, — предостерег меня Дживс, когда моя любовная лихорадка была в самом разгаре, — она ветрена и легкомысленна. Я бы не рискнул рекомендовать кому бы то ни было в качестве спутницы жизни юную леди с рыжими волосами столь яркого оттенка.
И он, как всегда, был прав. Я уже рассказывал, как она подговорила меня прокрасться в спальню сэра Родерика Глоссопа и проткнуть шилом его грелку, и это еще цветочки по сравнению с другими ее выходками. Короче говоря, Роберта, дочь покойного сэра Катберта и леди Уикем из Скелдингс-Холла, Хартс — сущий динамит, и всякому, мечтающему о спокойной жизни, лучше держаться от нее подальше. Перспектива оказаться с ней под одной крышей, при всех тех возможностях, которые загородный дом предоставляет изобретательной девушке, чтобы втянуть своих друзей и близких в очередную заваруху, породила у меня серьезные сомнения и чуть было не заставила отказаться от поездки.
Не успел я оправиться от этого удара, как престарелая родственница нанесла следующий, и это был чистый нокдаун.
— И еще у нас гостит Обри Апджон со своей падчерицей Филлис Миллс, — сказала она. — Такая вот компания. Что с тобой? У тебя астма?
Очевидно, она спросила про астму, услышав хриплый стон, который сорвался с моих губ, и должен сознаться, что он весьма походил на предсмертный крик подстреленной дикой утки. Впрочем, такая моя реакция была вполне оправданной. Человек с более слабыми нервами взвыл бы на моем месте, как пожарная сирена. На ум пришли слова, которые сказал мне как-то Селедка. «Знаешь, Берти, — сказал он, находясь в философическом настроении, — нам с тобой есть за что благодарить судьбу. Как бы ни была сурова к нам жизнь, есть одна мысль, которая должна нас укреплять и поддерживать во всех наших невзгодах. Пусть над нашими головами сгущаются тучи и тьма скроет полуденное солнце; пусть в ботинке вылезет гвоздь или мы угодим под дождь без зонтика; спустившись к завтраку, мы можем обнаружить, что кто-то съел последнее яйцо всмятку; но при всем этом у нас всегда есть утешение, что мы никогда больше не увидим этого кровопийцу Обри Апджона. Вспоминай об этом в минуты уныния», — сказал он, и я всегда свято следовал его совету. И вдруг сейчас этот прохвост снова всплывает в моей жизни. Тут самый мужественный человек затрубит умирающим селезнем.
— Обри Апджон? — дрожащим голосом спросил я. — Тот самый Обри Апджон?
— Именно. После того как ты сбежал из его каталажки, он женился на Джейн Миллс, моей подруге и обладательнице крупного состояния. Она умерла, у нее осталась дочь, моя крестница. Апджон вышел в отставку и занялся политикой. По последним слухам, местные политиканы собираются выдвинуть его кандидатом консерваторов от Маркет-Снодсбери на следующих дополнительных выборах. Тебе, наверное, любопытно будет снова с ним повидаться. Или, может, ты боишься?
— Разумеется, нет. Нас, Вустеров, не так легко запугать. Но какого дьявола вы пригласили его в «Бринкли»?
— Я и не приглашала. Мне хотелось повидать Филлис, а он сам навязался.
— Надо было его выставить.
— Духу не хватило.
— Слабеете, тетушка, слабеете…
— Кроме того, он мне нужен. Будет вручать призы школьникам в Маркет-Снодсбери. Нас, как всегда, известили в последнюю минуту, нужно произнести речь об идеалах и о взрослом мире, который ждет этих шалопаев за порогом школы, а Апджон идеально подходит для этой роли. Мне кажется, он превосходный оратор. Правда, он двух слов не свяжет, если у него с собой нет готового текста. Он называет это «свериться с тезисами». Мне Филлис рассказала. Она сама ему их перепечатывает.
— Это уж совсем неприлично, — сурово сказал я. — Я, например, никогда не поднимался выше исполнения «Свадебной песни пахаря» на сельских концертах, но, прежде чем предстать перед публикой, неизменно выучиваю текст назубок. Хотя в «Свадебной песне», если забыл слова, можно просто без конца повторять «Гоп-гоп-гоп, гей-гей-гей, еду к суженой своей». Короче говоря…
Я бы еще долго развивал эту тему, но тетка сказала, чтобы я перестал болтать вздор и, любезно велев не разевать по дороге рот, дала отбой.
Глава II
Я шел обратно к столу, и ноги у меня были, как ватные. Да, видать компания там подобралась неслабая. Одной Бобби Уикем хватило бы за глаза и за уши, с ее талантом баламутить всё и вся и, что ни день, затевать новые авантюры, способные повергнуть в хаос весь цивилизованный мир. А тут еще Обри Апджон — нет, это явный перебор. Не знаю, заметил ли Селедка на моем лице «налет мысли бледной [49] », как любит выражаться Дживс. Скорее всего — не заметил, потому что он в этот миг был всецело поглощен тостами с мармеладом, но упомянутый налет несомненно на моем лице присутствовал. И, как это нередко случалось прежде, я вдруг ощутил на себе дыхание рока. Конечно, я не мог сказать, в какую именно форму отольется на сей раз его карающая воля, но внутренний голос шепнул мне, что Бертрам уже отмечен его печатью и в ближайшем будущем получит поддых.
49
налет мысли бледной — цитата из знаменитого монолога Гамлета из трагедии Шекспира: «Так трусами нас делает раздумье,/ И так решимости природный цвет/ Хиреет под налетом мысли бледной; /И начинанья, взнесшиеся мощно,/ Сворачивая в сторону свой ход, /Теряют имя действия…»(«Гамлет». Акт III, сцена 1. Перев. М. Лозинского).
— Тетя Далия звонила, — сказал я.
— Дай ей Бог здоровья, — сказал Селедка. — Достойнейшая из достойных. При цитировании ссылаться на источник разрешается. Никогда не забуду счастливые дни, проведенные в «Бринкли». С удовольствием бы снова напросился на приглашение — готов посетить ее в любое удобное для нее время. Она что, в Лондоне?
— Сегодня возвращается в «Бринкли».
— Надеюсь, мы успеем до отвала накормить твою любимую родственницу.
— Нет, она уже приглашена на обед. Будет щипать траву в обществе сэра Родерика Глоссопа, он специалист по психам. Ты ведь с ним не знаком?