Том 1. Повести и рассказы
Шрифт:
В качестве выборного волостного судьи пан Лосский исполнял свою должность к всеобщему удовлетворению. Не желая отрывать людей от работы, он обзавелся элегантной крытой таратайкой на рессорах и в суд, за две мили от дома, ездил один. Поэтому всякий раз, когда он возвращался из суда с опозданием, пани имела обыкновение как бы невзначай спрашивать его:
— Ты не заезжал к кому-нибудь из соседей?
— Нет, — отвечал он, — я прямо из суда.
— Ах!.. — кончала разговор пани, сожалея в душе, что в этот суд мужа не сопровождает кучер или по крайней мере
Мы не уклонимся от истины, указав, что и знакомые судьи, а особенно дамы, до известной степени разделяли сомнения пани Лосской относительно безгрешного образа жизни ее супруга. Слава, раз завоеванная, живет вечно.
В тот день, когда случилось уже известное нам происшествие на дороге, пан Лосский возвращался домой около двух часов дня. В суде сегодня дел было немного, дома его ждали приехавшие в гости соседи, и он спешил вернуться. Когда Шаракова прицепляла тележку к его таратайке, он как раз задумался о тяжбе двух крестьян из-за курицы, потом размышлял о том, как развлечь своих гостей, и никак не предполагал, что может стать невольным виновником тяжелого горя кузнечихи и предметом увеселения для соседей.
В конце леса дорога в поместье судьи ответвлялась от большака влево. Лосский свернул на нее без всяких приключений и выехал в открытое поле. В одном месте какие-то люди копали ров, и судья заметил, что люди эти с большим оживлением показывают друг другу на его таратайку.
Потом повстречалась ему баба с маленьким мальчиком; они остановились посреди дороги и так широко разинули рты, словно собирались проглотить гнедую лошадь вместе с таратайкой. Столь явно выражавшееся изумление льстило судье, который с удовольствием убеждался, что полюбившийся ему экипаж начинает обращать на себя внимание.
Стась, вначале восхищавшийся быстрой ездой и подскакиванием тележки, вскоре соскучился и уснул, грезя, должно быть, о проказах Курты и поцелуях матери. Но вот таратайка, стукнувшись о подворотню, въехала во двор.
На веранде под полотняным навесом, среди цветов, сидела пани судейша, окруженная дамами и мужчинами, видимо ожидая хозяина дома. Судья заметил это и, желая показать себя во всем блеске, решил объехать кругом большой газон. Конь, почуяв натянутые поводья, вскинул вверх красивую голову, перебирая в такт стройными ногами. Судья, чтоб не отстать от него, тоже напружинил ноги, выпрямился и принял изящную позу.
Эффект, на который он рассчитывал, действительно удался. Когда, объезжая двор, судья поравнялся с верандой, гости захлопали в ладоши, закричали «браво!», выражая все признаки удовольствия.
Лосский натянул поводья еще туже, конь вскинул голову еще грациозней, таратайка и прицепленная к ней тележка с ребенком покатили еще торжественнее, а восторг зрителей перешел в бешеное веселье. Это уже удивило судью, особенно когда он заметил, что даже старый его слуга кусает губы, чтобы не расхохотаться.
— Браво!.. Браво!.. Поздравляем!.. Ха-ха-ха!.. — кричали мужчины.
Лосский выскочил из таратайки и остолбенел, заметив, как переглянулись дамы с весьма двусмысленным
— Отведи лошадь в конюшню! — приказал слуге забеспокоившийся судья.
— А с этим что будем делать, ваша милость?.. — спросил старый плут, указывая салфеткой на тележку.
Лосский оглянулся и обомлел, увидев предмет, столь трудно совместимый с его положением мужа и стража законности. Эта злополучная история усложнялась еще более тем, что у супругов Лосских не было детей.
— Поздравляем с находкой!.. — хохотали мужчины.
— Так сделайте же меня хоть гласным! — кричал восьмидесятилетний экс-полковник, старый холостяк.
Между тем дамы окружили тележку, в которой плакал проснувшийся Стась.
— Прелестный ребенок! — говорила одна.
— И какой нежненький!
— А ему уже по крайней мере годик, — прибавила третья.
— Так судья же ровно два года трудится на пользу общества! — зычным голосом выпалил полковник.
— Но, господа, это, наверное, ошибка! — оправдывался изменившимся голосом несчастный судья.
— В таком адресе не может быть ошибки! — возразил неисправимый полковник. — Однако ничего не скажешь, мальчик хорошенький, как картинка!
Пользуясь кутерьмой, пани Лосская ускользнула в комнаты. Несколько минут спустя она вернулась с сильно покрасневшими глазами, но была уже спокойнее, словно примирилась с судьбой. За ней плыла старая толстая ключница.
Когда судейша дрожащими руками вынула Стася из тележки и передала его ключнице, бедный муж спросил необычно смиренным тоном:
— Что ты думаешь с ним делать?
— Не отсылать же его на скотный двор?.. — тихо ответила жена с оттенком упрека в голосе.
Услышав это, молодые дамы покраснели, пожилые переглянулись и даже мужчины стали серьезны, а полковник сказал:
— Ну, дорогая пани, шутки в сторону, а вы хорошо сделаете, если сейчас покормите мальчишку, — он, наверное, проголодался. А своим чередом надо сообщить в приход и войту, потому что это очевидное недоразумение, и родители мальчугана, должно быть, чертовски беспокоятся…
Между тем ключница, пристально разглядывая ребенка, бормотала:
— Клянусь Христовыми ранами, вылитый наш пан!.. Наш пан был в точности такой, когда ему исполнился годик!.. Я-то его помню: нос, глаза, даже родинка на шее!.. Точнехонько такой же! Ого!.. Это не мужицкое дитя…
Судейша, желая прервать эти неуместные замечания, легонько подтолкнула разболтавшуюся женщину к крыльцу и велела умыть и накормить ребенка. Гости уже унялись и теперь наперебой соболезновали горю родителей, в то же время возмущаясь столь очевидной небрежностью няньки, прицепившей тележку к таратайке. Судья поддакивал им, силясь угадать, в какой деревне ему прицепили мальчишку; а когда разговор перешел на другую тему и жена успокоилась — по крайней мере внешне, Лосский на минуту оставил гостей и поспешил в гардеробную.