Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
— Нет, нельзя. Она не выдерживает долгого пути, мутнеет, обретает затхлый вкус, — ответил Кожибровский.
— Очень жаль.
— Ничего не жаль, — алчно перебил ее Кнопп. — Именно это и хорошо. Ну, какую ценность может иметь для меня то, что есть и у другого? Мне подайте диковинку, которую трудно или вообще невозможно сыскать.
— Ты не в меру эгоистичен, дядюшка.
— А ты глупа, как этот ослик, моя дорогая племянница. Говоришь себе же во вред. Какова была бы тебе цена, если бы все женщины были красивы? Правду я говорю? Скажи, остроумный пример? Скажите же что-нибудь, граф Кожибровский, а?
— Вы не правы, — ответил Кожибровский, — ибо ваша племянница и в этом случае была бы самой остроумной и самой изящной среди прекрасных.
Мадам Врадитц ударила Кожибровского по плечу большим папоротником, будто мечом.
— Послушайте! Вы самый неисправимый льстец на свете! З-з-з, з-з-з! — одновременно в нескольких местах затрещали ветки кустов, и со скалы спрыгнул заяц, едва не попав на пышно украшенную цветами сирени шляпу фрау Врадитц; другой заяц совершил прыжок со склона в нескольких шагах от красавицы. Рука Ханка выпустила стакан, но, к счастью, он не разбился. Барон Кнопп нервно хватался за ружье, пока не вспомнил, что охотиться теперь на зайца не разрешается.
У источника, на шелковистой траве поляны, где только что, кроме дуплистого дерева и жужжащей вокруг него стаи диких пчел, ничего не было, разыгралось необычное, весьма забавное зрелище. С востока, с запада, с юга — отовсюду неслись зайцы, великое множество зайцев. Напуганные и стремительные, как мыши, они мчались через лужайку в гору, потом с горы, перебегая друг другу дорогу, будто танцуя кадриль. Некоторые бежали прямо на людей, затем в страхе кидались прочь, по-разному меняя направления.
— Что за чертовщина? — бормотал господин Ханк. — С ума они, что ли, посходили?
— Этот лес заколдован! — восторгался барон Кнопп. — Это бесподобно! Что вы натворили, любезный граф?
— Я? Ничего. — ответил Кожибровский самым естественным топом. — Я вижу здесь действительно нечто бесподобное: нимфу, но привезли ее вы.
— А это великое множество зайцев, сударь мой, это просто кошмар!
Кожибровский пожал плечом.
— Разве я виноват, что столько их развелось? Просто мы живем и мире, друг друга не обижаем, нам не тесно с ними в имении.
— Sapristi [27] , такое мне и не снилось.
— Погодите, вот пойдемте-ка поглубже…
И они углубились в лес, идя по-прежнему низиной, а им навстречу, словно саранча, все выбегали, поблескивая глазами зайцы, трещали ветками кустарников, шуршали прошлогодней листвой.
— Чуют, жулики, что мы не имеем права стрелять их.
На лбу у потрясенного, восхищенного барона проступили капли пота.
— Так за сколько вы отдадите свое имение, Кожибровский?
27
Черт возьми (франц.).
— Бросьте, ведь вы еще имения-то не видали.
— И все же, какова ваша цена? — настаивал барон Кнопп с нетерпением.
— Об этом мы потолкуем дома, под крышей; вы же знаете, что я разбазариваю все за бесценок, со мной у вас дело пойдет гладко. Но все же поглядите сначала, что покупаете. Пойдемте-ка еще глубже в лес! Или вы хотите подняться повыше, в гористую часть леса? Там можно встретить и другое зверье.
Барон глядел на Кожибровского, как на икону, он свято ему верил.
— А… а какое зверье там, наверху? Что вы имеете в виду?
— Да разное, — ответил Кожибровский со свойственной ему загадочностью.
— Уж не хотите ли сказать, что там водятся и зубры?
— Всяко может быть, — улыбнулся Кожибровский.
И в ту же секунду в глубокой тишине послышался топот приближающегося крупного животного.
— Ш-шш, что это?
Они остановились, прислушались. Звук идет оттуда. Нет. Отсюда. Совершенно верно, именно с той стороны. Где ружья?!
Но… из-за деревьев показался всадник: это был Штириверский, спешивший господам навстречу. Подъехав, он приподнял шляпу и по-немецки доложил:
— Его высокопревосходительство министр земледелия ожидает господина графа по срочному делу.
Кожибровский шлепнул себя по лбу.
— Проклятье! Совсем забыл. Ведь вчера он депешей предупредил меня о приезде, но у меня это просто вылетело из головы, будто ветром выдуло. Простите, дорогой барон, не взыщите, но я должен немедленно уехать домой, я и так уже не знаю, как заглажу эту чудовищную бестактность.
— Разумеется, разумеется, и не беспокойтесь о нас!
— Если же вы желаете осмотреть лес более обстоятельно — что я вам настойчиво рекомендую, — я оставлю вам Баптисту, он у меня что-то вроде секретаря, он вам все покажет и расскажет. A propos, Баптиста, где коляски?
— Я думаю, это излишне, — проговорил Кнопп неуверенно.
— На краю леса, господин граф, у берез, — отчеканил Штириверский.
— Пойдемте и мы, — вставила фрау Врадитц. — В конце-то концов, бук есть бук, и он везде одинаковый.
— Что ж, пойдемте, — согласился с ней барон и обернулся. — Ты, верно, устала Нинетт? — спросил он племянницу. — Ух-х-х! Tausend krucifix! [28] Я опять напоролся на рог.
Он поднял с земли прекрасный экземпляр, полюбовался им, затем бережно положил на телегу рядом с тетеревом и убитой косулей.
28
Тысяча чертей! (нем.)
— Езжай, Баптиста, вперед, показывай нам дорогу. Штириверский ехал шагом на своем гнедом, сгибаясь, где этого требовали капризно сплетенные ветви. Хозяин и гости не торопясь шли живописной тропкой под сенью громадных деревьев.
То один из компании наклонялся, то другой: лес, как добрым дедушка, раздавал свои сокровища, уготовав что-нибудь для каждого. Гайдук, что вез тележку, собирал по дороге грибы (их он отнесет домой жене). Кнопп нашел штук шесть рогов. Фрау Врадитц порхала, срывая мелькавшие повсюду рубиновые ягоды земляники, даже зацепила шов на юбке, там, где она была сосборена — долго ли порвать такую нежную, как лепестки мака, ткань! Что до Ханка, то он нашел трут и нес его перед собой, как драгоценность.