Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
— Женщины получат по три кроны, а мужчины — по две — вынес Кожибровский решение.
Но это опять вызвало ропот.
— Как же так, позвольте спросить? Где это видано, чтобы баба больше мужика получала?
— Это потому, что бабы красивее мужиков, — ответил Кожибровский.
Все вышло так, как Кожибровский задумал. Поезд прибыл точно, и из купе первого класса показался прусский барон, а из-за его спины выглянула дама чарующей красоты.
— Моя племянница, вдова Врадитц, — поспешил представить ее барон.
Кожибровский уже слыхал о красавице вдове, чей муж был русским атташе. Два года назад в обществе каких-то высокопоставленных лиц он уехал охотиться на австралийские острова, где попал в руки туземцев, которые, поскольку он был в теле, в буквальном смысле слова съели его.
Кожибровский поклонился. У него потемнело в глазах — так хороша собой была эта женщина.
— Я счастлив приветствовать вас, — произнес он. Когда же секретарь Ханк стал сбрасывать бесчисленные картонки, коробки и чемоданы, Кожибровский не удержался от легкого укора в адрес барона: — Вот видите, милый мой, какой вы! Ну как нашлось в вашем сердце столько жестокости, чтобы не известить меня о такой великой радости.
— Да я и сам был удивлен, когда моя племянница, явившись к отходу поезда, объявила, что хочет ехать со мной.
— Да, но я прикатил за вами в легкой коляске.
— Не беда. В тесноте, да не в обиде.
— Я того же мнения, но не окажутся ли картонки для шляп и чемоданы взыскательнее нас? Кроме того, мне следовало позаботиться о достойном обществе для вашей спутницы. Что я, нелюдимый медведь, могу предложить даме в здешних условиях?
— Предложите мне руку, только и всего! — воскликнула с мягкой улыбкой прелестная вдовушка.
Кожибровский живо принял протянутую ему руку и поцеловал ее в том месте, где сходились линии узора на перчатке.
— И все же, любезный барон, вы допустили оплошность…
— Хорошо же вы меня встречаете, нечего сказать! — прервала его гостья, глазами провожая свои картонки, и тут же, сложив с мольбой маленькие руки, игриво запричитала: — Пощадите, пощадите меня, не дайте погибнуть от голода и жажды здесь, на дороге.
Кожибровский засмеялся, оценив шутку очаровательной вдовушки.
— Ну, что вы, могу ли я допустить… И все же я сержусь. Помилуйте, в кои-то веки выпало на мою долю счастье — ваш приезд, но я и тут не могу принять вас как должно! — Он с укоризной взглянул на барона. — И это — ваша оплошность.
— О, вот такие речи мне больше по вкусу, — заметила молодая женщина.
— Ну, ничего, как-нибудь образуется, — заключил Кожибровский и, перейдя на венгерский, стал совещаться с кучером. Тот собрал чемоданы и баулы и привязал их к задку коляски, остальные вещи сложил горой на козлах.
Кожибровский меж тем помог фрау Врадитц устроиться на заднем сиденье и усадил рядом с ней старого барона, полной грудью вдыхавшего целительный лесной воздух.
— Вы же, любезный господин Ханк, попробуйте примоститься тут, на откидном сиденье; правда, это местечко рассчитано на малых детей, но ведь и сам кайзер не может дать больше того, что имеет.
— А вы как же?
— Я бы подсел к кучеру, но там багаж.
— Следовательно?
— Следовательно, я сяду на другое место.
Кучер выпряг переднюю пару лошадей и одну лошадь поставил сбоку от оглобель, пристяжной к задней паре.
— А что будет с четвертой лошадью? — спросил барон.
— На нее сяду я, — сказал Кожибровский.
Сказано — сделано.
— Господь с вами! — испуганно воскликнула фрау Врадитц. — Ведь она не оседлана!
— О, будь она еще оседлана! — самоуверенно усмехнулся Кожибровский и поскакал рядом с коляской.
Тройка молнией неслась по великолепной дороге знатного владения, «славного доброй водицей и добрыми камнями», Кожибровский же средневековым рыцарем восседал на лошади, будто на ней и родился. Оно, впрочем, и не удивительно: вырос он в Кечкемете (его отец — офицер и похоронен был в этом славном алфёльдском городке) и все свое детство провел в играх и сражениях с тамошними скифскими отпрысками, вместе с ними научился и ездить без седла. По пути Кожибровский развлекал приезжую даму всевозможными историями. Этот замок того-то и того-то, здесь вот была такая-то битва, а вон там произошло то-то; в этих краях и вправду много чего происходило… Вот по левую руку хмуро стоят руины замка, а чуть подальше — огромный пень: когда дерево это срубили, из ствола его высыпался целый котелок золотых монет времен Матяша.
— Ой, посмотрите, что это такое вон там? О, боже мой, какая прелесть!
— Это мак.
— И можно его сорвать?
— Если прикажете…
Лошадь Кожибровского мигом перескочила ров и помчалась по пшеничному нолю, Кожибровский, перегнувшись чуть не до земли, на скаку сорвал цветок и поднес его красавице.
Фрау Врадитц улыбнулась всаднику и понюхала мак — хоть он и не имел запаха; потом приколола его к своей груди.
Так ехали они почти час и за это время вполне освоились друг с другом. Кожибровский то и дело склонялся к уху гостьи и нашептывал всякую всячину. Старый барон нет-нет да и интересовался:
— Что сказал этот проказник?
Она то отвечала, то нет, а иной раз даже краснела.
У Слинянского хутора Кожибровский увидел стайку кур.
— Знаете ли вы, с кого копирует Ворт * свои модели дамских туалетов?
— С кого?
— С кур!
— Полноте, Кожибровский, не то я брошу в вас этим вот биноклем.
— Честное слово. Я лично знал его, когда он был еще странствующим подмастерьем. Как-то я принял участие в одной деревенской охоте. Заметив на большаке паренька, мы силой заставили его присоединиться к нам загонщиком. Бедняге пришлось согласиться. Потом мы его, конечно, угостили, я завел с ним разговор и понял, что передо мной необычно смышленый ремесленник. Он рассказывал, что идет из Вены и собирается пешком исходить Венгрию, чтобы изучить национальные костюмы живущих здесь народностей и создавать потом гармоничные по цвету женские туалеты, ибо гармония цвета и является предметом его исканий, она-то и есть главное. Был у меня в то время один весьма толковый сторож, некий Янош Варко, вот я и рассказал ему, о чем говорит и что изучает французский паренек. «Глупости все это, — ответил Янош, покручивая усы, — в таких вещах лучший знаток господь бог, тот, что кур наряжает. Вы соизвольте только взглянуть, как тут подобраны цвета, — моя старуха, когда щиплет кур, прямо завидует: «Ох, да какой же наряд у них расчудесный!» Я возьми да и передай Ворту слова сторожа. Он крепко задумался, а когда я спустя лет десять зашел в его фешенебельный магазин в Париже, он кинулся ко мне на грудь: «Сударь, за все, что имею, я благодарен только вам». — «Мне?» — спрашиваю я оторопело. — «Это ваши куры снесли мне золотые горы. Да, да, я одеваю герцогинь и графинь в куриные цвета».
— Послушайте, Кожибровский, не морочьте мне голову!
— Клянусь, все это сущая правда. После этой встречи я сам доставлял ему из моего имения венгерских кур самой различной окраски, с них он затем копировал все новые и новые цветовые гаммы. И все уговаривал меня жениться — он, мол, будет даром поставлять туалеты моей жене, — в благодарность, так сказать.
— Вот видите. И вы все-таки не женились?
— Потому что не мог найти себе никого по душе, вплоть до вчерашнего дня.
— Значит, вчера все же нашли?