Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
— Я называю вчерашний день потому, что нынешний назвать уже не могу.
Он так близко подъехал к фрау Врадитц и так низко склонился к ней, что лошадь коснулась ее мордой, оставив на мантилье каплю пены.
— Иисус, Мария и Святой Иосиф! — взвизгнула молодая женщина. — Что вы тут вытворяете? Ступайте прочь со своим противным животным!
Кожибровский, будто обидевшись, проехал вперед. Вдова Врадитц, разговаривая с дядюшкой, теперь могла видеть очертания статного всадника только издали, да и то лишь из-под локтя кучера.
— Смотри, Нинетт, да ты только погляди, что это за величественная красота! — не уставал восхищаться ландшафтом барон.
Нинетт, однако, больше нравилось разглядывать всадника и дабы не потерять его из вида, она ручкой зонтика раздвинула шляпные картонки, чтобы сквозь образовавшуюся щель продолжать вести наблюдения.
От дядюшки не укрылись ее ухищрения.
— Мне кажется, дорогая, что тебя интересует этот… как бишь его… ну… граф, — сказал он.
Фрау Врадитц пожала плечом.
— Ну, я бы этого не сказала. Впрочем, нужно отдать ему справедливость: он не какая-нибудь посредственность, чья душа погружена в непробудный сон. Нет, нет, он не шаблонен. В нем есть что-то необычно мужественное. Настоящий дикарь!
— А ты, конечно, расположена к дикарям. Ну что ж, вполне естественно. Ведь это они съели твоего мужа. Ты исполнена благодарности к ним, Нинетт.
Старичок любил говорить колкости.
У Непомукского моста Кожибровский свернул с большака и подал знак кучеру, который тоже, вслед за ним, выехал на проселок и, минуя крестьян, мочивших лен, погнал лошадей прямо к лесу.
— Это уже мой лес, — объявил Кожибровский, подъехав к барону.
— А где замок?
— За лесом.
— А пашни?
— Они за замком. Но часть из них мы увидим еще по пути.
— Может, сначала осмотрим замок?
— Как вам угодно. Только я предлагаю для начала лес.
— Согласен. Что это белеет вон там, на опушке?
— Это небольшой шалаш, я велел вынести сюда чего-нибудь подкрепляющего, так как обед будет позднее.
— Что ж, нам это не повредит, а, Нинетт?
— Перекусим немного и пройдемся по лесу. Для вас, господа, я припас парочку ружей.
— Ах да, ведь вы не охотник.
Погода стояла чудесная, весенняя, на чистом белом небе не было ни единого пятнышка, ни одной тучки, солнце не светило, не донимало горячими лучами, оно безучастно болталось в небе, как яичный желток в белке. В травах кишели, копошились тысячи существ, в пробившемся сквозь лес ручье барахталась и резвилась шустрая форель. Какой-то деревенский парнишка наловил их целую корзину и теперь как раз шел им навстречу.
— Посмотрите-ка, форель! Вот это да! — воскликнул приятно удивленный барон: он был большим любителем форели.
— Чей этот ручеек?
— Мой, разумеется, — ответил Кожибровский.
Пальцы барона слегка коснулись локтя Нинетт, взгляд которой блуждал, тонул в восхитительных красках леса, от голубовато-зеленых оттенков можжевельника до золотистых игл сосны.
— Слышишь, Нинетт? И ручей тоже наш, — оговорился барон.
Кожибровский весело посмеивался в душе, думая о том, насколько удачно и кстати вплетена была роль крестьянского мальчика. Пришпорив коня, он подъехал к шалашу.
В шалаше две сельские красавицы подали гостям ветчину, горячий чай, вареные яйца, масло, всевозможные печенья и шампанское. Вкусный завтрак здесь, на лоне дикой природы, вызвал у гостей восторг.
— Sapperlot! [26] Это же прямо по-королевски! — Кожибровский поклонился.
— Мы хоть и небогаты, сударь, но пожить любим.
Возле шалаша горел огромный костер, над пламенем которого один из гайдуков жарил сало, подставляя под шипящие капли его кусок хлеба; сало становилось все румяней, а хлеб — все черней от копоти.
26
Проклятье! (нем.).
— А что он делает? — вполголоса спросила Нинетт. — Что жарит этот… гм… этот господин генерал? (До предела разукрашенная серебряным позументом ливрея была рассчитана именно на такой эффект.)
— Это любимое национальное блюдо венгров. Не хотите ли отведать?
Фрау Врадитц посмотрела на него тем щекочущим взглядом, который может смутить самые глубокие воды.
— Вы желаете моей смерти, господин Кожибровский!
— Вы трусихa! — поддразнивал ее граф, принимаясь уплетать с кончика ножа сало, нарезанное мелкими кусочками.
— Вы думаете, что я не посмею? Вам на самом деле так кажется?
— Да, мне так кажется.
— А вы хотите? — спросила она не вяжущимся с темой грустно-таинственным голосом, пронизывая Кожибровского взглядом.
— Конечно, хочу.
— Но какая вам польза от этого?
— Право, я и сам не знаю.
— Что же, дайте мне! — воскликнула вдова, и ее приятный смех зазвенел в лесу.
Она закрыла глаза и, приблизившись к Кожибровскому, раскрыла рот, подобно ребенку, который, чуть покачиваясь, ждет чтобы добрый дядя положил ему на язык конфету.
Кожибровского охватило непреодолимое желание воспользоваться тем, что глаза женщины закрыты, и сорвать поцелуи с ее свежих губ, но барон Кнопп как раз посмотрел в их сторону, и Кожибровский вынужден был дать красавице лишь кусочек сала.
— Не так уж плохо! — воскликнула она, одолев закопченный кубик.
— Ко всему можно привыкнуть, — мудро заключил барон Кнопп. — Возьмем, к примеру, бедных парижан, евших крыс во время последнего похода.
— Брр! — содрогнулась Нинетт. — Такое мерзкое животное!