Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
Тут он достал из кармана освеженный новой лентой крест и повесил на шею графу, который отнюдь не казался растроганным.
— Сказать по правде, мне совершенно неясно, — проговорил он, улыбаясь, — кто же является кавалером ордена Липота среднего достоинства — я или тримоцкое имение?
— Sapristi! — горячо вмешался ошеломленный барон Кнопп, на которого вся эта сцена произвела огромное впечатление. — А что было бы, купи я случайно поместье на какие-то четверть часа раньше?
— Затрудняюсь вам ответить, — сказал министр елейно, запустив пальцы в бороду. — Вопрос не такой уж простой.
— Как? Вы считаете, ваше высокопревосходительство, что вместе с имением ко мне перешел бы и орден? — обомлел барон, и седые волоски на его макушке взмокли. Он вспотел.
— Если вспомнить слова его величества: «Крест принадлежит земле, и я его у земли не отниму», — то выходит, что да, орден неотъемлемо принадлежит тримоцкой земле. Но так как был упомянут и владелец ее, то возникает сомнение, которое, полагаю, мог бы разрешить только министр юстиции или же…
— Или же?
— Или же его величество, то есть, вернее…
— Продолжайте же, ваши рассуждения очень интересны, — взмолился барон, метнув строгий взгляд на фрау Врадитц, которая защебетала вдруг о чем-то постороннем.
— … вернее, его величество не стал бы уже отбирать у моего друга Кожибровского орден, ибо то, что я от имени короля повесил ему на шею, так и останется на его шее si fractus illaba-tur [32] : решение же вопроса о том, полагается ли и новому владельцу орден, который, согласно королевскому капризу, стал принадлежать земле, зависит опять-таки от нового королевского каприза. Но чокнемся же, господа!
32
Если там он и пошатнулся (лат.).
Они выпили, однако из-за музыки, становившейся все более шумной — играли отрывок из «Бана Банка», — беседовать могли теперь только сидящие рядом.
— Поглядите-ка, сколько всякой всячины, помимо фасоли и гороха, произрастает в таком прекрасном имении! — заметила фрау Врадитц.
— Оно серьезно вам нравится?
— Я просто влюблена в него. Чего бы я не отдала, чтобы это поместье принадлежало мне.
— Я этому от души рад, — сказал Кожибровский.
— Вопрос лишь о том, сколько оно стоит?
— А, пустяки, — смеялся Кожибровский. — Достаточно вам лишь захотеть, и поместье ваше.
— Так-то оно так, но дядюшка немного скуповат.
— И даже в этом случае. Ибо есть два способа сделать его вашим.
— И какие же это способы?
— Один из них — это если ваш дядя купит его и впоследствии оно останется вам, не правда ли?
— Допустим. Ну, а другой способ?
— Придвиньтесь ко мне, я шепну вам на ушко.
— Не вздумайте шепнуть мне какую-нибудь глупость. — Кожибровский склонил свою большую голову совсем близко к красивому лицу гостьи.
— Второй способ, — шептал он, и от раскаленного дыхания его на белоснежной шее трепетал не послушный гребню легкий пушок, — если вы станете моей… тогда имение тотчас же станет вашим.
Фрау Врадитц испуганно отдернула голову и снова заалела, — казалось, щеки ее вспыхнули агатовым огнем.
— Послушайте, Кожибровский! Вы просто нахал!
Она надула губки и отвернулась, даже стул свой поставила спинкой к Кожибровскому.
— Оставьте меня!
— Но ведь я ничего плохого не сделал!
— Вы меня оскорбили.
— Чем?
— Своими словами.
— А что я сказал? Покупатель спросил — продавец ответил, чистосердечно, как есть.
— Но в какой форме? — возмущалась красавица. — Разве об этом говорят вот так, при таких обстоятельствах, ковыряя зубочисткой во рту?!
— Эти опять не поладили, — заключил старый барон.
— Простите, если я вас обидел несоблюдением формальностей, — оправдывался Кожибровский, пропустив мимо ушей замечание барона, — хотя я имею больше оснований строить из себя обиженного. Вы-то меня действительно обидели.
— Чем же, хотелось бы мне знать?
— Тем, что вы мне отказали.
— Я? — удивилась фрау Врадитц, нервно кроша пальцами кусочек бисквита.
— Значит, не отказали? Тогда все хорошо.
— Еще нет.
— Но намереваетесь?
— Пока не знаю.
— Разве вам не нужно поместье?
— Этого я не утверждаю. Но, может быть, я его раздобуду при посредстве дядюшки! — И она лукаво улыбнулась, ибо женщины отходчивы.
— Предупреждаю, что в этом случае вам придется набраться терпения, — шутливо пригрозил ей Кожибровский.
— Все равно. Сперва нужно испробовать первый способ.
— Ну, в таком случае, я имение не продаю. Фрау Врадитц пожала плечами.
— Если у вас хватит смелости заявить дяде в глаза, что вы шутки ради пригласили его сюда из Берлина…
— Ради вас я на все пойду.
— Хотелось бы в этом убедиться.
— Приказывайте!
— Итак, во-первых, — заговорила она тихо, глухим голосом, — запаситесь терпением хотя бы на три дня. Думаю, даже и романах просят на размышление не меньше… Потом спокойно продавайте поместье.
— Для чего вам эти три дни?
— Один для того, чтобы я могла подумать, второй день — чтобы решиться, а третий — чтобы подготовить дядю.
— Я могу надеяться?
— Сейчас я ничего не скажу вам. Разве не видите, что нас слушают.
— О, подайте мне знак, какой-нибудь знак! — задыхался Кожибровский, охмелев от ее чар.
Обед подходил к концу; когда подали сладости, фрау Врадитц взяла с тарелки крупную ягоду клубники, обваляла ее в сахарной пудре и протянула Кожибровскому.